Эдвард халлетт карр и международно-политическая наука. Биография Эдвард карр что такое история критическое рассмотрение

Первая мировая война со всей остротой поставила перед государствами, политическими лидерами и человечеством в целом вопрос, как избежать подобных бедствий в будущем, и этот вопрос стал одним из наиболее сильных побудительных стимулов к стремлению понять саму сущность международных отношений, выявить их специфику, присущие им тенденции и возможности прогнозирования их будущего. Первоначально исследование этой сферы сосредоточивалось на исторических и в еще большей мере на институциональных и правовых аспектах ее развития и функционирования, на которые возлагались особые надежды с точки зрения создания регулируемого и справедливого международного порядка. Именно этой цели была призвана отвечать первая кафедра международных отношений, созданная в 1919 г. в университете Уэльса ("кафедра Вудро Вильсона"), главной задачей которой было способствовать работе недавно созданной Лиги Наций.

В США изучение международных отношений также было направлено на изучение причин войн и мер, которые могли бы способствовать их предотвращению. Большинство исследователей, профессионально занимавшихся международными отношениями в американских университетах, имели юридические степени и преподавали международное право; так, в 1930 г. 18 из 24 профессоров занимались правовыми вопросами и международными организациями 1 .

Ситуацию, сложившуюся в тот период в изучении международных отношений, можно характеризовать, во-первых, полным господством либерально-идеалистического подхода и, во-вторых, фактическим отсутствием сколь-либо автономной международно-политической науки, которая специально занималась бы международными отношениями.

Среди работ, положивших начало переосмыслению ситуации, сложившейся в изучении международных отношений, следует в первую очередь назвать книгу английского историка и дипломата Эдварда Халлетта Карра "Двадцать лет кризиса: 1919–1939". Эта книга справедливо рассматривается как одна из первых попыток научного подхода к трактовке международной политики, основанного на реалистских традициях. Карр критикует здесь издержки либерального идеализма, осуждая его почти исключительно нормативный характер, подчеркивает решающую роль силы и соотношения сил и выдвигает мысль о том, что главная проблема теории и практики международной политики состоит в обеспечении мирной трансформации соотношения сил. В этом его позиции совпадают с позициями другого отца-основателя международно-политической теории Ганса Моргентау. Книги Моргентау и Карра можно оценить как поворотный момент в становлении теории международных отношений как относительно самостоятельной дисциплины в рамках политической науки.

Как подчеркивает П. Веннесон, после этого переосмысления международные отношения перестали рассматривать как некое анахроничное нарушение или отклонение от обычной логики внутриобщественного социального и политического порядка. "Именно исследование оригинальности международной политики, ее сущности и истоков, ее последствий и пределов, как и признание реальности ее существования в качестве особой сферы социальных взаимодействий стало в дальнейшем основой изучения международных отношений. И какие бы средства при этом ни использовались, постоянным центром внимания остается вопрос о силе и господстве, о реальности и последствиях международной анархии. Как раз эта особенность лежит в основе целого ряда крупнейших вопросов в изучении международных отношений – войны и мира, коллективных действий, сотрудничества, институтов в условиях анархии или дилеммы безопасности".

В приводимом далее фрагменте Карр показывает, что возникновение международно-политической науки стало ответом на потребность контроля За внешней политикой государств со стороны населения, заинтересованного в ее прозрачности, в знании истоков, целей и направлений любых конкретных действий правительств в области международных отношений. Речь идет не только о контроле со стороны представительных органов, но и о "требовании масс" сделать более доступным содержание этой "таинственной" области, о повышении уровня компетентности дипломатов и представительных органов и об организации изучения международных дел "непрофессионалами". Тем самым Карр прямо связывает становление и развитие международно-политической науки с демократизацией общества. В свете этого положения мы можем лучше понять, почему фактически закрыто от населения все, что касалось разработки международной политики государства, ее конкретных целей, используемых средств и принимаемых решений в данной сфере, остававшейся таинственной для "непосвященных" вплоть до 1990-х гг., почему и сегодня в отечественных университетах ситуацию с изучением международных отношений следует признать неудовлетворительной 2 .

Карр – сторонник политического реализма, и в соответствии с традициями реализма, идущими еще от Фукидида, он настаивает на приоритете властных взаимодействий в международных отношениях, на роли силового равновесия в обеспечении их стабильности, исходя из того, что всеобщие нравственные нормы неприложимы к международной политике, что международная мораль может быть только относительной: "Этика должна интерпретироваться в терминах политики, и поиск этической нормы вне политики обречен на неудачу". Наконец, он склонен считать государство основным действующим лицом международных отношений и не придает особого значения другим акторам, за исключением межправительственных организаций.

Обратим внимание читателя на то, что работу Карра отличает явное стремление подняться над крайностями не только идеализма, но и реалистского подхода к международным отношениям. Он показывает несостоятельность противопоставления теории и практики, противоборства "интеллектуалов и бюрократов" (точнее, прагматиков), левых и правых в подходе к международным отношениям и, что еще важнее, стремится найти компромисс между ними и обосновать его возможность и необходимость в выработке и проведении эффективной и вместе с тем нравственной международной политики. Это трудная задача, и решение ее не всегда удается автору. Конечно, последнее не свидетельствует о его теоретической слабости и еще меньше о необходимости прекратить подобные усилия в сфере теории и практики международных отношений. Напротив, многотрудность и сложная природа этих вопросов означает, что нужно усилить внимание к ним, мобилизовать для их решения все интеллектуальные и политические ресурсы. Здесь нет простых решений, и очень часто соблазн именно простого решения приводит к тяжелым и даже драматическим последствиям. Так, первоначальное стремление опереться только на силу при решении кризиса в отношениях между СССР и США, вызванного размещением советских ракет на Кубе, едва не привело мир в 1963 г. к всеобщей ядерной катастрофе, и лишь достижение компромисса помогло выправить ситуацию, оставшуюся, впрочем, на всем протяжении холодной войны ситуацией игры с нулевой суммой, классическим вариантом господства реалистского подхода к международной политике.

Совсем недавно мы стали свидетелями еще одной, на этот раз, к сожалению, воплощенной в практику попытки решить сложнейшую проблему "простым" и хорошо известным способом. "Косовская операция" НАТО, осуществленная во имя "великих целей", стала одним из самых трагичных проявлений подхода к международным отношениям с позиций одностороннего и потому агрессивного либерализма, не считающегося и не задумывающегося о ее долговременных исторических последствиях. Конечно, идеализм "в чистом виде" вызывает сомнения в искренности тех, кто выступает от его имени. И когда мы слышим, что речь идет о дилемме между устаревшим сегодня принципом суверенитета и требующими своего решения гуманитарными принципами, довольно современным кажется предупреждение Карра, сделанное им 60 лет назад: "...неуместность государственного суверенитета – идеология доминирующих держав, которые рассматривают суверенитет других государств как препятствие для использования своего собственного преобладающего положения".

Разумеется, вклад Э. Карра в международно-политическую науку не ограничивается участием в ее создании и становлении, обоснованием тесной связи ее изучения с демократическим характером общества, выводом о необходимости компромисса между реалистским и либеральным подходами и связанной с этим актуальностью его работы в настоящее время. Но предоставим судить о других достоинствах этого автора самому читателю.

Примечания

1 См. об этом: Vennesson P. Les relations internationales dans la science politique aux Etats-Unis // Politix . 1998. № 41.

2 Vennesson P. . Op. cit. P. 181.

Карр Э.X.

Двадцать лет кризиса: 1919–1939. Введение в изучение международных отношений 1

Начала науки

Международная политическая наука находится в стадии становления. До 1914 г. международные отношения были заботой тех, кто профессионально занят в этой области. В демократических странах традиционно считали, что внешняя политика выходит за рамки партийной политики, и представительные органы не полагали, что они не настолько компетентны, чтобы осуществлять жесткий контроль над “таинственными” действиями министерства иностранных дел. В Великобритании общественное мнение пробуждалось, только если война начиналась в регионе, рассматриваемом как сфера британских интересов, или если Британский флот на какое-то мгновение переставал обладать той степенью превосходства над потенциальными конкурентами, которая считалась необходимой. В континентальной Европе воинская повинность и хроническое опасение иностранного вторжения обусловили постоянное внимание населения к международным проблемам, но явно оно выражалось главным образом в рабочем движении, которое время от времени выдвигало несколько академических лозунгов против войны. В Конституции Соединенных Штатов Америки есть уникальное положение, согласно которому соглашения заключаются Президентом “после обсуждения в Сенате и с его согласия”. Но внешние отношения Соединенных Штатов оказались таковы, что не позволили придать данному положению более широкий смысл. Некоторую новизну содержали в себе более колоритные аспекты дипломатии. Но нигде: ни в университетах, ни в более широких интеллектуальных кругах – не было организовано изучение текущих международных дел. Война по-прежнему считалась главным образом занятием профессиональных военных , и непосредственным следствием этого было то, что международная политика оставалась уделом дипломатов. Не было всеобщего желания изъять ведение международных дел из рук профессионалов или просто обратить серьезное и систематическое внимание на то, что они делают.

Война 1914–1918 гг. положила конец представлениям о том, что война – дело только профессиональных военных, и вследствие этого развеялось соответствующее мнение, что международная политика может быть благополучно оставлена профессиональным дипломатам. Кампания за доступность информации о международной политике началась в англоговорящих странах в форме агитации против секретных соглашений и недостатка фактической информации как одной их причин войны. Но вину за секретные соглашения следует отнести не на счет греховности правительств: вина – в безразличии народов. Каждый знал, что такие соглашения были заключены, однако перед войной немногие хотели что-то узнать относительно них или рассматривали их как нежелательные. Агитация против них стала фактом огромной важности. Ее можно оценить как первый признак требования доступности международной политики и как признак рождения новой науки.

Цель и анализ в политической науке

Как известно, “желание – отец мысли”, и это выражение совершенно точно описывает процесс размышления нормального человека. Оно истинно для естественных наук, но в еще большей степени истинно для политической науки. В естественных науках различие между исследованием фактов и целью, с которой они должны быть соотнесены, имеет не только теоретическое основание, но и постоянно подтверждается практикой. Ученый, участвующий в лабораторном исследовании причин рака, возможно, первоначально был вдохновлен целью искоренить эту болезнь. Но эта цель, строго говоря, не соотносится с исследованием и отделима от него. Его результаты не могут сообщить больше того, что содержат в себе факты. Оно не может изменить содержание фактов, так как факты существуют независимо от того, что думает о них любой человек.

В политических науках, объект – человеческое общество, подобные факты отсутствуют. Исследователь исходит из желания излечить некоторые болезни государства. Среди причин болезни он диагностирует тот факт, что обычно люди реагируют определенным образом на определенные условия. Но этот факт несопоставим с тем фактом, что человеческие органы реагируют определенным способом на определенные лекарства. Этот политический факт при желании может быть изменен, а желание, уже существующее в уме исследователя, может быть распространено как результат его исследования на значительное число других людей с целью сделать его эффективным. В отличие от естественных наук цель в политической науке соотносима с исследованием и не может быть отделена от него. Она играет самостоятельную роль – роль одного из фактов. В теории без сомнения может быть проведено различие между ролью исследователя, который устанавливает факты, и ролью практика, который принимает решение об истинной причине действия. В практике одна роль незаметно переходит в другую. Цель и анализ становятся одновременно и элементами, и совокупностью разных процессов.

Это положение может быть проиллюстрировано на нескольких примерах. Когда К. Маркс писал “Капитал”, он был вдохновлен целью покончить с капиталистической системой так же, как исследователь причин рака вдохновлен целью покончить с этой болезнью. Но факты, касающиеся капитализма, в отличие от фактов, касающихся рака, зависят от отношения к ним людей. Анализ Маркса был нацелен на то, чтобы изменить это отношение, и фактически он изменил его в процессе анализа фактов. Попытка провести различие между Марксом-ученым и Марксом-пропагандистом – бессмысленный спор по пустякам. Еще один пример. Финансовые эксперты, которые летом 1932 г. сообщили британскому правительству о возможности конвертировать 5% военной ссуды по курсу 3,5% без сомнения основывали свой совет на анализе определенных фактов; но эти факты, став известными финансовому миру, сделали данное действие успешным. Анализ и цель здесь неразрывны. Это касается не только мнения профессионалов или студентов, изучающих политические факты. Каждый, кто читает политическую хронику, посещает политические митинги или обсуждает политику со своим соседом, в той же степени является студентом, изучающим политическую науку; и то мнение, которое у него формируется, становится (особенно, но не исключительно в демократических странах) фактором в ходе политических процессов. Политическая мысль – сама по себе форма политического действия. Политическая наука – наука не только о том, что есть, но и о том, что должно быть.

Утопия и действительность

Склонность игнорировать то, что было, и рассматривать то, что должно быть, и склонность выводить то, что должно быть, из того, что было и что есть, определяют противоположные отношения к любой политической проблеме. Как говорил Альбер Сорель, “это вечный спор между теми, кто воображает, что мир будет соответствовать их политике, и теми, кто старается, чтобы их политика соответствовала реалиям мира”. Описание и разработка этой антитезы может навести на размышления при анализе текущего кризиса международной политики.

Свободная воля и детерминизм

Антитеза утопии и действительности в некоторых аспектах может быть сопоставлена с антитезой свободной воли и детерминизма. Утопист – всегда волюнтарист: он верит в возможность более или менее радикального отрицания действительности и замены ее утопией благодаря акту воли. Реалист анализирует предопределенный курс развития, который он бессилен изменить. Как писал Гегель в предисловии к “Философии права”, для реалиста философия всегда “приходит слишком поздно”, чтобы изменить мир. Старый порядок “не может быть омоложен”, он может быть “только познан” посредством философии. Утопист, взгляд которого устремлен лишь в будущее, размышляет в терминах творческой спонтанности. Реалист, взгляд которого направлен в прошлое, – в терминах причинности. Все здоровые человеческие действия и, следовательно, все здравые мысли должны устанавливать равновесие между утопией и действительностью, между доброй волей и детерминизмом. Абсолютный реалист, безоговорочно принимая причинную последовательность событий, лишает себя возможности изменить действительность. Абсолютный утопист, отрицая причинную последовательность, лишает себя возможности понять или действительность, которую он стремится изменить, или процессы, с помощью которых она может быть изменена. Основной недостаток утопистов – наивность; основной недостаток реалистов – бесплодие.

Теория и практика

Антитеза утопии и действительности совпадает также с антитезой теории и практики. Утопист считает политическую теорию нормой, которой должна соответствовать политическая практика. Реалист расценивает политическую теорию как своего рода систематизацию политической практики. Отношения теории и практики были признаны в недавнем прошлом одной из центральных проблем политической мысли. И утопист, и реалист искажают эти отношения. Утопист, намеревающийся распознать взаимозависимость цели и факта, рассматривает цель как единственно уместный факт и постоянно формулирует желательные суждения в изъявительном наклонении. Американская Декларация независимости утверждает, что “все люди созданы равными”, господин Литвинов говорит, что “мир неделим”, а сэр Норман Анжел полагает, что “биологическое разделение человечества на независимые враждующие государства [является] научной глупостью”. Тем не менее известно, что не все люди рождаются равными даже в Соединенных Штатах; что Советский Союз может оставаться в состоянии мира, в то время как все его соседи находятся в состоянии войны; и мы должны, вероятно, вспомнить о зоологах, которые описали тигра-людоеда как “научную глупость”. Эти суждения подобны пунктам политической программы, замаскированным под констатацию факта, и утопист обитает в сказочной стране таких “фактов”, отдаленный от мира действительности, где могут наблюдаться противоположные факты.

Реалист понимает, что эти утопические суждения – не факты, а стремления, и показывают желаемое, а не действительное состояние, он утверждает, что рассматриваемые как стремления эти суждения являются не априорными, но наблюдаются в реальном мире таким образом, который утопист не в состоянии понять полностью. Поэтому для реалиста равенство людей – идеология неимущего, стремящегося подняться до уровня привилегированного; неделимость мира – идеология государств, которые по каким-то причинам уязвимы для нападения и поэтому стремятся убедить всех, что нападение на них должно вызывать озабоченность у других, более удачно расположенных государств; неуместность государственного суверенитета – идеология доминирующих держав, которые рассматривают суверенитет других государств как препятствие для использования своего преобладающего положения. Как предварительное условие всякой серьезной политической науки необходимо выявление основ утопической теории. Однако реалист, отрицая любое априорное качество политических теорий и доказывая, что свои основы эти теории берут в реальности, скатывается в детерминизм, который утверждает, что теория – не более чем рационализация обусловленной и предопределенной цели, что она абсолютно бесполезна и не способна изменить ход событий. Итак, утопист рассматривает цель как единственный и окончательный факт, а реалист видит в цели простое механическое следствие других фактов. Если мы признаем, что эта механизация человеческой воли и человеческого стремления несостоятельна и нетерпима, то мы должны признать, что теория, поскольку она развивается из практики и переходит в практику, играет собственную преобразующую роль. Вопреки мнению реалиста политический процесс не состоит только из последовательности явлений, управляемых в соответствии с механическими законами причинной обусловленности; но вопреки мнению утописта он не является только воплощением в практику теоретических истин, развитых из их внутренней сущности мудрыми и дальновидными людьми. Политическая наука должна быть основана на признании взаимозависимости теории и практики, которая может быть достигнута только путем комбинации утопии и реальности.

Интеллектуал и бюрократ

Конкретное выражение антитезы теории и практики в политике – противоречие между “интеллектуалом” и “бюрократом”, первый из которых обучен думать главным образом в априорных терминах, а второй опытным путем. Интеллектуал находится среди тех, кто стремится подчинить практику теории, и это вполне естественно, поскольку интеллектуалы склонны считать, что их мысли не обусловлены внешними силами, и думать о себе как о лидерах, чьи теории служат побудительным мотивом для так называемых людей действия. Это во многом обусловлено тем, что все интеллектуальное мировоззрение последних двух веков было окрашено математическими и естественными науками. В свете этого выработка общего принципа и рассмотрение примеров были приняты большинством интеллектуалов как необходимая основа и отправная точка любой науки. В этом отношении утопизм со своим упором на общие принципы представляет типичный интеллектуальный подход к политике.

В. Вильсон, пример наиболее яркого современного интеллектуала в политике, “выделяется описанием основных принципов... Его политический метод... состоял в том, чтобы основывать свои взгляды на широких и простых принципах, избегая обязательств по специфическим мерам”. Некоторые общие принципы типа “национальное самоопределение”, “свободная торговля” или “коллективная безопасность” (каждый из которых реалисты признают конкретным выражением специфических условий и интересов) принимаются как абсолютный стандарт, и политика оценивается как хорошая или плохая в зависимости от степени соответствия этим принципам или отклонения от них. На современном этапе интеллектуалы являются лидерами любого утопического движения, и вклад, который утопизм внес в политический прогресс, – в значительной мере их заслуга. Характерная слабость утопизма и одновременно характерная слабость политических интеллектуалов – неспособность понять действительность, как и способ, которым в нее внедрены их собственные стандарты. “Они могли бы дать своим политическим стремлениям, – писал Мейнек (Meinecke) о роли интеллектуалов в предвоенной немецкой политике, – дух чистоты и независимости, философского идеализма и возвышенности над конкретной игрой интересов... но из-за болезненного сочувствия реалистическим интересам фактической государственной жизни они быстро опускаются от возвышенного к экстравагантному и эксцентричному”.

Часто доказывалось, что интеллектуалы менее ангажированы в своих размышлениях, чем группы, чья последовательность зависит от общих экономических интересов, и поэтому интеллектуалы занимают выгодную позицию au dessus de la melee 2 .

Еще в 1905 г. Ленин критиковал “старомодное представление о том, что интеллигенция способна... занять положение вне классов”. Недавно это представление было возвращено к жизни доктором Мангеймом, который доказывает, что интеллигенция, являющаяся “относительно бесклассовой” и “социально одинокой”, суммирует в себе все интересы, пронизывающие социальную жизнь, и поэтому может быть наиболее беспристрастной и объективной. В некотором ограниченном смысле это истинно. Но любое преимущество, следующее из этого, сводится на нет из-за неспособности действовать, обусловленной отделением от масс, чье отношение – определяющий фактор в политической жизни. Даже тогда, когда иллюзия лидерства современных интеллектуалов была наиболее сильной, они часто оказывались в положении офицеров, чьи отряды были готовы следовать за ними в спокойные времена, но могли покинуть их при любом серьезном событии. В Германии и других европейских странах демократические конструкции 1919 г. были созданы трудом интеллектуалов и характеризуются высокой степенью теоретического совершенства. Но в период кризиса они перестали действовать почти повсюду из-за отсутствия прочного доверия населения. Интеллектуалы Соединенных Штатов играли основную роль в создании Лиги Наций, и большинство их остались ее открытыми сторонниками. Однако основная масса американцев, последовав вначале за своими лидерами, отклонила Лигу, когда настал критический момент. В Великобритании, благодаря энергичной пропаганде, интеллектуалы добились подавляющей поддержки документа для Лиги Наций, но когда он потребовал действий, которые могли бы повлечь за собой реальные последствия для населения, правительства предпочли бездействие и протесты интеллектуалов не вызвали заметной реакции в стране.

Бюрократический подход к политике в основе своей эмпиричен. Бюрократ пытается обращаться к каждой специфической проблеме на основе “ее достоинств”, избегать формулировки принципов и продолжать придерживаться правильного курса, который он определяет благодаря интуитивному процессу, ставшему следствием большого опыта, а не рассуждения. “Никаких общих случаев не существует, – утверждает французское должностное лицо, представляющее свою страну в Собрании Лиги Наций, – существуют только конкретные случаи”. В своей ненависти к теории бюрократ походит на человека действия. “On s’engage, puis voit” 3 – девиз не одного известного генерала. Превосходство британской государственной службы объясняется частично той легкостью, с которой бюрократический менталитет приспосабливается к эмпирической традиции британской политики. Совершенный государственный служащий соответствует образцу популярного английского политического деятеля, который испытывает отвращение к письменным конституциям и соглашениям и. руководствуется прецедентом, чувством правильности решения. Без сомнения, этот эмпиризм обусловлен определенной точкой зрения и отражает консервативные традиции английских политиков. Бюрократ, возможно, более явно, чем любой другой слой сообщества, связан с существующим порядком, поддерживанием традиции и принятием прецедента как “безопасного” критерия действия. Поэтому бюрократия, легко перерождаясь в твердый и пустой формализм, заявляет о неком понимании соответствующих процедур, которое недоступно даже самому интеллектуальному постороннему. “Experience vaut mieux que science” 4 – типичный бюрократический девиз. “Навыки в изучении науки, – писал Брюс, высказывая широко распространенное мнение, – дают немного для того, чтобы люди стали мудрыми в политике”. Когда бюрократ, желая отказаться от предложения, критикует его, он называет его “академическим”. Практика, а не теория, бюрократическое научение, а не интеллектуальный блеск, по мнению бюрократа, является школой политической мудрости. Бюрократ рассматривает политику как самоцель. Стоит отметить, что и Макиавелли, и Фр. Бэкон были бюрократами.

Эта фундаментальная антитеза между интеллектуальным и бюрократическим способами мышления, всегда и всюду латентная, проявилась в последние полстолетия и там, где ее едва ли искали, – в рабочем движении. В 1887 г. Энгельс поздравил немецких рабочих с тем, что они “принадлежат к наиболее теоретической нации в мире и сохранили то теоретическое понимание, которое было почти полностью потеряно так называемыми классами в Германии”. Он противопоставил это счастливое обстоятельство тому “безразличию ко всей теории, которая является одной из главных причин медленного развития английского рабочего движения. Через сорок лет другой немецкий автор подтвердил это наблюдение. Теоретический анализ марксистской доктрины стал одной из основных забот ведущих немецких социал-демократов, и многие аналитики полагают, что это однобокое интеллектуальное развитие во многом способствовало краху партии. Британское рабочее движение до последних лет сторонилось теории. В настоящее время отсутствие понимания между интеллектуалами и профсоюзами составляет источник известных затруднений для Лейбористской партии. Деятель профсоюзного движения обычно оценивает интеллектуала как утопического теоретика, не имеющего опыта в решении практических проблем движения, а интеллектуал осуждает лидера профсоюза как бюрократа. Текущие конфликты между фракциями в рамках партии большевиков в Советской России частично объясняются как конфликты между “партийной интеллигенцией”, представленной Бухариным, Каменевым, Радеком и Троцким, и “партийным механизмом”, представленным Лениным, Свердловым (до его смерти в 1919 г.) и Сталиным.

Оппозиция интеллектуал – бюрократы была особенно очевидна в сфере иностранных дел в Великобритании в течение последних 20 лет. В период Первой мировой войны организация утопических интеллектуалов – Союз демократического контроля – старалась популяризировать свое представление о причинах войны, согласно которому она разразилась в значительной степени из-за того, что во всех государствах контроль за сферой иностранных дел осуществлялся со стороны профессиональных дипломатов. В. Вильсон полагал, что мир будет гарантирован, если международные проблемы будут улаживать не дипломаты или политические деятели, пытающиеся обслужить собственные интересы, а беспристрастные ученые – географы, этнологи, экономисты – те, кто изучал затрагиваемые проблемы”. В Лиге Наций длительное время господствовало подозрительное отношение к бюрократам, особенно к дипломатам, и предполагалось, что Лига внесет значительный вклад в решение международных проблем, если заберет международные дела из рук реакционных министерств иностранных дел. Представляя проект Соглашения на пленарной сессии Мирной конференции, Вильсон утверждал, что “если совещательный орган Лиги Наций станет просто органом должностных лиц, представляющих различные правительства, народы мира не будут гарантированы от того, что некоторые из ошибок, сделанных, по общему признанию, должностными лицами, не будут повторены”. Позже, в Палате общин лорд Сесил был более критичен: “Мой опыт участия в Мирной конференции приводит к выводу о том, что пруссаки существуют не только в Германии. Имеется также... традиция официальных классов... Вы не можете отрицать, что представители их среды обычно думают, что все то, что существует, достойно одобрения”. На Втором Собрании (Палаты общин) лорд Сесил добился поддержки “общественного мнения”, которое, как предполагалось, представляла Лига против “официальных классов”: такого рода обращения часто звучали в течение следующих десяти лет.

Со своей стороны, бюрократ также не доверяет мессианскому рвению восторженных интеллектуалов в вопросах коллективной безопасности, мирового порядка и общего разоружения – принципов, которые кажутся ему продуктом чистой теории, далекой от практического опыта. Проблема разоружения иллюстрировала это расхождение в представлениях. Для интеллектуала общий принцип прост, а предполагаемые трудности его реализации состоят в преградах со стороны “экспертов”. Для эксперта бессмыслен и утопичен сам общий принцип: возможно ли сокращение вооружений; если же оно возможно, то тогда вопрос переходит в “практическую” плоскость и будет решаться в каждом случае “в соответствии с его особенностями”.

Левые и правые

Антитезы утопии и действительности, теории и практики далее воплощаются в антитезах радикал – консерватор, левые – правые, хотя было бы не совсем правильно утверждать, что партии, носящие эти ярлыки, всегда представляют рассматриваемые основные течения. Но радикал, как правило, – утопист, а консерватор – реалист. Интеллектуал, человек теории, будет тяготеть к левым так же естественно, как бюрократ, человек практики, будет тяготеть к правым. Следовательно, правые слабы в теории и не принимают идеи. Характерная слабость левых – неумение перевести теорию в практику; в этом принято винить бюрократов, но такое неумение более свойственно утописту. “Левые имеют причину (Vernunft), правые имеют мудрость (Verstang)”, – писал нацистский философ Мёллер Ван дер Брук (Moeller Van der Bruck). Со времен Берка (Burke) английские консерваторы всегда отвергали возможность выведения политической политики логическим путем из политической теории. “Следовать только силлогизму – быстрый путь к бездонной яме”, – утверждает лорд Болдуин; это настоящая проповедь воздержания от строгих логических способов мышления. Г-н Черчилль отказывается верить, что “экстравагантная логика в доктрине” доступна и привлекательна для британского избирателя. Наиболее четкое определение отношения правых и левых к внешней политике дал Г. Невилл Чемберлен в речи в Палате общин, где он отвечает на критику лейбористов:

“Что вы подразумеваете под внешней политикой? Вы можете говорить, что внешняя политика должна поддерживать мир. Вы можете говорить, что она должна защищать британские интересы. Вы можете говорить, что она должна использовать наше влияние правильного против неправильного, насколько Вы можете отличить правильное от неправильного. Вы можете устанавливать все эти общие принципы, но это – не политика. Если же Вы хотите заниматься внешней политикой, Вы должны рассматривать конкретные ситуации и определять, какое действие или бездействие является подходящим для каждой конкретной ситуации. Это то, что я подразумеваю под политикой. Вполне понятно, что, поскольку ситуации и условия в сфере иностранных дел непрерывно изменяются изо дня в день, внешняя политика не может быть заявлена раз и навсегда – она должна быть применима к каждой возникающей ситуации”.

Интеллектуальное превосходство левых редко подвергается сомнению. Левый обдумывает принципы политического действия и развивает для государственных деятелей идеалы, к которым необходимо стремиться. Но у левого недостаточно практического опыта, который нарабатывается в результате контакта с действительностью. В Великобритании, начиная с войны, серьезная проблема была.связана с тем, что левые, получая управление на небольшие периоды времени, располагали лишь незначительным опытом административной практики и поэтому они стали в еще большей мере партией чистой теории. В то же время правые, будучи некоторое время в оппозиции, имели немного возможностей к совершенствованию теории с учетом недостатков практики. Интересно, что интеллектуалы попытались играть все более значимую роль на совещаниях британских левых, которые недавно стали объектом упреков премьер-министра из-за “повторяющихся клише и фраз, которые когда-то имели некоторое значение, но не имеют его сегодня” и из-за того, что они готовы к “попаданию в любую западню, если только она имеет знакомое название”. Это характерные недостатки интеллектуала в политике. В Советской России партия, находящаяся у власти, все более отказывается от теории в пользу практики, постепенно забывая о своем революционном происхождении. История показывает, что всюду, когда левые партии или политические деятели входят в контакт с действительностью – выполняют функции непосредственного политического управления, они обычно отказываются от доктринального.утопизма и сдвигаются вправо, часто сохраняя свои левые ярлыки, что усиливает беспорядок в политической терминологии.

Этика и политика

Наиболее фундаментальная из всех антитеза утопии и реальности вошла в различные концепции соотношения политики и этики. Антитеза между миром ценностей и миром сущности неявно подразумевается в дихотомии цели и факта и глубоко внедрилась в человеческое сознание и политическую мысль. Утопист основывает этические нормы, которые подразумевают независимость от политики, и стремится подогнать под них политику. Реалист не может логически принимать какие-либо нормы как ценность. В его представлении абсолютные нормы утопистов обусловлены и продиктованы социальным порядком и поэтому являются политическими. Этика может быть только относительной, а не универсальной.

Этика должна интерпретироваться в терминах политики, и поиск этической нормы вне политики обречен на наудачу. Идентификация потусторонней действительности с высшим благом, которая в христианстве обеспечивается догматизмом, реалистом достигается через предположение, что не существует другого блага, чем принятие и понимание действительности...

Природа политики

Человек всегда жил в группах. Самая малая человеческая группа – семья – с очевидностью необходима для продолжения человеческого рода. Но, насколько известно, с самых примитивных времен люди формировали постоянные группы, более крупные, чем отдельная семья, и одной из функций такой группы было регулирование отношений между ее членами. Политика имеет дело с поведением людей в таких организованных постоянных или полупостоянных группах. Все попытки выводить природу общества из предполагаемого поведения человека, находящегося в изоляции, – чистая теория, поскольку нет причин предполагать, что человек жил когда-либо именно так. Аристотель заложил основу всех обоснованных размышлений относительно политики, когда заявил, что человек по своей природе – политическое животное. Человек в обществе реагирует на другого индивида одним из двух противоположных способов: либо он проявляет эгоизм или желание утвердить себя за счет других; либо он проявляет общительность или желание сотрудничать с другими индивидами, вступать во взаимные отношения доброжелательности и дружбы и даже подчиняться другим индивидам... Ни одно общество не сможет существовать, если значительная доля его членов не проявляет желания сотрудничать и взаимной доброжелательности. Но чтобы в обществе возникла и поддерживалась необходимая солидарность, требуется некоторая санкция, которая применяется управляющей группой или индивидом, действующим от имени общества. В большинстве примитивных обществ членство добровольное, и санкция может применяться только для изгнания индивида из группы.

Особенность политического общества, которое в современном мире имеет форму государства, состоит в том, что членство в нем обязательно. Государство, подобно другим обществам, основано на наличии общих интересов и обязательств своих членов. Для достижения лояльности и повиновения управляющая группа регулярно осуществляет принуждение, которое неизбежно означает, что она управляет подчиненными и “эксплуатирует” их в собственных целях. Отсюда следует двойственный характер политического общества. Так, профессор Ласки утверждает, что “каждое государство построено на совести людей”. С другой стороны, антропология, так же как современная история, учит, что “война представляется главной силой в создании государства”, да и сам профессор Ласки в другом месте заявляет, что “наша цивилизация скрепляется скорее страхом, чем доброй волей”. Но между этими противоположными взглядами нет противоречия, как и между теми, когда Том Пейн в “Правах человека” требует противопоставить Берка и дилемму, по которой “правительства возникают или из круга людей, или над людьми”. Суть в том, что необходимы оба процесса. Принуждение и сознание, вражда и доброжелательность, защита своих прав и подчинение присутствуют в каждом политическом обществе. Государство создано из этих двух противоречивых аспектов человеческой природы. Утопия и действительность, идеал и институты, этика и власть неразрывны.

В создании Соединенных Штатов, как писал современный американский автор, “Гамильтон стоял за силу, богатство и власть, Джефферсон – за американскую мечту”; и тем не менее, одновременно власть и мечта были необходимыми компонентами. Если это справедливо, мы можем сделать важное заключение. Утопист, мечтающий о том, что в политике можно обойтись без отстаивания своих прав и основывать политическую систему, на этических нормах, так же неправ, как и реалист, который полагает, что альтруизм – иллюзия и любое политическое действие основано на своекорыстии. Обе эти ошибки оставили свой след на популярной терминологии. Термин “политика с позиции силы” часто используется в отрицательном смысле, как будто элемент власти или защиты своих прав в политике есть что-то неправильное и этот элемент должен был быть устранен из здоровой политической жизни. Наоборот, отдельные авторы, которые являются, строго говоря, реалистами, предлагают считать политику наукой о власти и защите своих прав и исключать из нее действия, вдохновленные моралью и нравственностью. Профессор Катлин представляет Homo Politicus как того, кто “стремится приводить волю других в соответствие со своей собственной волей таким образом, чтобы он мог лучше достичь своих собственных, целей”. Такая терминологическая непоследовательность вводит в заблуждение. Политика не может быть отделена от власти. Но Homo Politicus, который преследует только цели власти, – такой же нереальный миф, как Homo Economicus, преследующий только выгоду. Политическое действие должно быть основано на координации этики и власти.

Эта истина имеет как практическое, так и теоретическое значение. В политике фатально игнорировать и власть, и этику. Судьба Китая в XIX столетии – иллюстрация того, что случается со страной, которая верит в моральное превосходство собственной цивилизации и презирает методы власти. Либеральное правительство Великобритании плохо кончило весной 1914 г., потому что стремилось проводить ирландскую политику, основываясь только на моральном авторитете власти, без эффективной поддержки военной власти (скорее, прямо отвергая ее). В Германии классическим примером бессилия идей, отделенных от власти, стала Франкфуртская ассамблея 1848 г., а Веймарская республика разрушилась по той причине, что многие из политических целей, которые она преследовала (фактически почти все из них, кроме противостояния коммунистам), не были подкреплены эффективной военной властью или активно противопоставлялись ей. Утописты, которые полагают, что демократия не основана на силе, отказываются признавать эти неприятные факты.

С другой стороны, реалисты, которые верят, что если они заботятся о власти, то моральные идеи будут заботиться о себе сами, также ошибаются. Самая современная форма этой доктрины реализована в широко известном высказывании: “Сила должна дать моральным идеям время, чтобы они пустили корни”. На международной арене этот аргумент использовали в 1919 г., т.е., кто, будучи неспособными защищать Версальский договор на моральных основаниях, утверждали, что начальный акт власти проложит путь к последующему моральному успокоению. История сделала немного, чтобы подтвердить эту удобную уверенность. Та же ошибка сейчас неявно выражена в часто высказываемом пожелании, что целью нашей политики должно стать восстановление Лиги Наций, которая будет способна сдерживать политического агрессора военными средствами, а впоследствии будет работать над тем, чтобы уменьшить справедливые и реальные обиды. В реальности, как только враг сокрушен или “агрессор” сдержан силой, “впоследствии” не происходит. Иллюзия, что можно отдать приоритет власти, а за этим последует этика, столь же опасна, как и иллюзия, что приоритет можно отдать морали, а за ней непосредственно последует власть.

Прежде чем приступить к рассмотрению соответствующих ролей власти и этики в политике, проанализируем взгляды тех, кто хотя и далек от реалистов, отождествляет политику с властью и полагает, что моральные концепции должны быть в целом исключены из политики. Согласно этим взглядам, существует антиномия между политикой и этикой, поэтому моральный человек не будет иметь никакого отношения к политике. Этот тезис достаточно привлекателен и появляется в различные периоды истории и в различных контекстах. Он принимает по крайней мере три основные формы.

I. Наиболее простой его формой является доктрина непротивления. Моральный человек признает существование политической власти как зла, но расценивает использование власти к сопротивлению как еще большее зло. Это основа таких доктрин непротивления, как доктрины Иисуса, Ганди, современного пацифизма. Их суть – бойкот политики.

II. Вторая форма антитезы политики и этики – анархизм. Государство как основной орган политической власти является “наиболее ужасным, наиболее циничным и наиболее полным отрицанием гуманности”. Анархист будет использовать власть для свержения государства. Но революционную власть он не рассматривает как политическую власть, трактует ее как непосредственное восстание оскорбленной индивидуальной совести. Эта власть не стремится создать новое политическое общество, чтобы занять место старого, а пытается создать моральное общество, в котором власть и, следовательно, политика полностью устранены. Реализация принципов Нагорной проповеди, как недавно отметил английский богослов, означала бы “неожиданную смерть цивилизованного общества”. Анархист намеревается уничтожить “цивилизованное общество” от имени Нагорной проповеди.

III. Третья школа мысли начинает с той же предпосылки – антитезы между этикой и политикой, но приходит к абсолютно противоположному заключению. Предписание Иисуса “Кесарю кесарево, а Богу Богово” подразумевает сосуществование двух отдельных сфер: политической и моральной. Но моральный человек обязан помочь политику или во всяком случае не мешать ему в решении его неморальных функций. “Позвольте каждой душе отдаться более высоким полномочиям, а власть имущих предоставить богу”. Таким образом, политика признается необходимой, но отличной от морали. Эту мысль, которая осталась без внимания в Средневековье, когда церковная и светская власти были теоретически едины, восстановил Лютер, чтобы достичь компромисса между преобразованной церковью и государством. Лютер “в гневе обратился к крестьянам, когда они попытались превратить духовное царство в земное, предполагая, что принципы Евангелия имеют социальное значение”. Разделение функций между кесарем и Богом подразумевается в самой концепции “основания” церкви. Эта традиция была более постоянна и более эффективна в лютеранской Германии, чем где-нибудь еще. “Мы не консультируемся с Иисусом, – писал немецкий либеральный пастор XIX в., – когда мы обеспокоены вещами, которые относятся к области строительства государственной и политической экономии”. Бернарди заявил, что “христианская этика является индивидуальной и социальной по своей природе и не может быть политической”. Такое отношение выражает современный богослов Карл Барт (Karl Barth), который настаивает, что политическое и социальное зло – необходимый продукт греховной природы человека и поэтому человеческие усилия по их искоренению бесполезны. Доктрина, согласно которой христианская этика не имеет отношения к политике, энергично поддержана нацистским режимом. Это представление в своей основе отличается от представлений реалистов, которые полагают, что этика может выступать в качестве одной из функций политики...

Теория разделения сфер политики и этики привлекательна для тех, кто хочет обойти неразрешимую проблему поиска морального оправдания использования силы. Но в конечном счете это мало кого может удовлетворить.

Непротивление и анархизм – решения отчаяния, которые, кажется, находят благоприятную почву только там, где люди лишены надежды достичь какие-либо цели политическим действием; и попытка отделить Бога от кесаря противоречит глубоко укоренившемуся желанию человека свести представления о мире к некоторому моральному порядку. Мы, если учитывать долгосрочную перспективу, не удовлетворены верой в то, что хорошее в политическом отношении плохо в нравственном, но мы не можем ни сделать власть моральной, ни отделить власть от политики, т.е. перед нами дилемма, которая не может быть полностью решена. Пути утопии и действительности никогда не совпадают. Идеал не может быть институциализован, а институт идеализирован. “Политика к концу истории, – пишет доктор Нибур, – будет областью, где встречаются совесть и власть, где этические и принудительные факторы человеческой жизни проникнут друг в друга и приведут к предварительным и нелегким компромиссам”. Компромиссы, подобно решениям других человеческих проблем, останутся нелегкими и предварительными. Но необходимая часть любого компромисса – это та, что оба фактора должны быть приняты во внимание...

Примечания

1 Оригинал: The Twenty Years Crisis: 1919–1939. An introduction to the Study of International Relations / By Carr Edward Hallet (перевод Н.В. Левашовой ).

2 Над схваткой (фр.).

3 “Ввяжемся, а там посмотрим” (фр.).

4 “Опыт стоит больше, чем наука” (фр.).

Цыганков П.А.

Теория политического реализма:

Похожая информация.

Эдвард Карр

Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929

Сокращенный вариант в три раза большей монографии того же автора.

Э. Х. КАРР

Советско-британское издательство

"Интер - Версо"

THE RUSSIAN REVOLUTION

FROM LENIN TO STALIN

Edward Hallett Carr
Sometime Fellow of Trinity College Cambridge

Совместное издание: "Нигер - Версо" - издательство "Международные отношения"

К 21 Русская революция от Ленина до Сталина. 1917-1929: Пер. с англ. Л. А. Черняховской. – М., "Интер – Версо", 1990. – 208 с.

ISBN 5-85217-005-4 ("Интер - Версо") ISBN 5-7133-0359-4 (ИМО)

Книга, посвященная первым двенадцати годам существования революционной России и СССР, знакомит читателя со взглядами на отечественную историю известного английского историка Э. X. Карра. Основанный на многочисленных источниках, анализ Карра отличается объективным подходом к событиям того времени. Книга впервые издается на русском языке. Издательство сопроводило текст уникальными иллюстрациями из фондов Центрального государственного архива кинофотодокументов СССР.

Для широкого круга читателей.

Без обьявл. ББК 613(2)7

ISBN 5-85217-005-4

("Интер - Версо")

ISBN 5-7133-0359-4

ISBN 0-333-20036-4

(Великобритания)

© Edward Hallett Carr, 1979

© Пер. с англ. Л. А. Черняховской, 1990

© Иллюстрации ЦГАКФД СССР

Предисловие..................................................................................... 6

1. Октябрь 1917 года.......................................................................... 8

2. Два мира..................................................................................... 17

3. Военный коммунизм........................................................................ 28

4. НЭП как период передышки............................................................. 38

5. Новый советский строй................................................................... 46

6. Кризис "ножниц" цен....................................................................... 58

7. Последние дни Ленина.................................................................... 69

8. Возвышение Сталина...................................................................... 77

9. СССР и Запад (1923-1927)................................................................ 94

10. СССР и Восток (1923-1927)............................................................ 105

11. Начало планирования.................................................................. 117

12. Поражение оппозиции.................................................................. 126

13. Сельское хозяйство: перед выбором............................................... 134

14. Растущие проблемы индустриализации............................................ 142

15. Первый пятилетний план.............................................................. 153

16. Коллективизация крестьянства..................................................... 166

17. Модели диктатуры..................................................................... 176

18. СССР и страны мира (1927-1929)..................................................... 186

19. Революция в перспективе............................................................. 199

Именной указатель.......................................................................... 206

Монография

РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ ОТ ЛЕНИНА ДО СТАЛИНА

Фотографии разысканы, отобраны и аннотированы сотрудниками ЦГА КФД Г.Л. Васильевой, А.И. Крупко, П.И. Улит.

Редактор E. Аузан

Оформление художника Ю.С. Саевича

Художественный редактор Н.Д. Смольникова

Технический редактор З.Д. Гусева

Корректор А.В. Федина

Эдвард Карр

ИСТОРИЯ СОВЕТСКОЙ РОССИИ

Большевистская революция

Cм. пособия к курсу истории России в 20 веке.

Москва
Издательство "Прогресс" 1990

Переводчики:

Вольская З.П. Захарова О.В. Кольцов Н.Н.

Художник Егоров Ю.Н. Редакторы:

Носова М.Ф.

Суровое В.А.

0503020000-468 КБ.39-5-90 ББК 63.3(2)711.2

ISBN 5-01-002968-5

Редакция литературы по современной политологии и международным отношениям

© Издательство "Прогресс"

Вступительное слово к русскому изданию................................................ 9

Предисловие.................................................................................... 17

Часть I. ЧЕЛОВЕК И ОРУДИЕ

Глава 1. Основы большевизма.............................................................. 23

Глава 2. Большевики и меньшевики....................................................... 42

Глава 3.1905 год и после дующие годы................................................. 57

Часть II. КОНСТИТУЦИОННАЯ СТРУКТУРА

Глава 5. Две революции................................................................... 101

Глава 6. Конституция РСФСР.............................................................. 115

Глава 7. Укрепление диктатуры......................................................... 135

Глава 8. Власть партии..................................................................... 157

Глава 9. Партия и государство........................................................... 178

Приложение А. Ленинская теория государства....................................... 191

Часть III. РАСПАД И ВОССОЕДИНЕНИЕ

Глава 10. Политика. Теория. Аппарат.................................................. 209

Глава 11. Самоопределение на практике.............................................. 234

Глава 12. Итоги самоопределения....................................................... 288

Глава 13. Через союз к федерации...................................................... 301

Глава 14. Конституция СССР.............................................................. 316

Приложение Б. Большевистская теория самоопределения наций

а) Предпосылки: XIX век................................................................... 325

б) Большевистская теория самоопределения наций до 1917 г..................... 331

ПРЕДИСЛОВИЕ................................................................................ 403

Часть IV. Экономический порядок....................................................... 407

Глава 15. ТЕОРИИ И ПРОГРАММЫ......................................................... 407

Глава 16. ВОЗДЕЙСТВИЕ РЕВОЛЮЦИИ................................................... 426

Глава 17. ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ........................................................ 521

Глава 18. ОТ ВОЕННОГО КОММУНИЗМА К НЭПу....................................... 611

Глава 19. НЭП: ПЕРВЫЕ ШАГИ............................................................. 620

Глава 20. НАЧАЛО ПЛАНИРОВАНИЯ...................................................... 679

ПРИЛОЖЕНИЯ................................................................................. 699

ПРИЛОЖЕНИЕ В. МАРКС, ЭНГЕЛЬС И КРЕСТЬЯНИН................................... 699

ПРИЛОЖЕНИЕ Г. РАБОЧИЙ КОНТРОЛЬ НА ЖЕЛЕЗНЫХ ДОРОГАХ................... 709

Академический уровень. К началу. См. всемирная история ХХ в . - Церковная история . - Хронология . - Персоналии .

По правлениям: Сталин . Хрущёв . Брежнев .

По десятилетиям: 1900 - 1910-1917 - 1917-1920 - 1920 - 1930 - 1940 - 1950 - 1960- 1970 - 1980 - 1990.

См. большевизм. Номенклатура.

Алексашкина Л.Н., Данилов А.А., Косулина Л.Г. Россия и мир в ХХ - начале ХХI века. 11 класс. М.: Просвещение, 2010. 5 изд. 469 с.

Левандовский А., Щетинов Ю., Мироненко С. История России. ХХ - начало XXI века. 11 класс. М.: Просвещение, 2010. 421 с.

Барсенков А.С., Вдовин А.И., Корецкий В.А. Русский вопрос в национальной политике. ХХ век. М.: Московский рабочий, 1993. 160 с.

Уткин А., Филиппов А. и др. История России. 1945-2008 гг. 11 класс. 3 изд. М.: Просвещение, 2009. 368 с.

Телицын В.Л., Козлова Е.Н. Российская кооперация: что это было. М.: Собрание, 2009. 169 с.

Барсенков А.С., Вдовин А.И. История России. 1917-2004: Уч.пособие для студентов вузов. М.: Аспект Пресс, 2005. 816 с.

Безансон А. Советское настоящее и русское прошлое. М.: МИК, 1998. 331 с.

Филиппов А.В. Новейшая история России. 1945-2006. М.: Просвещение, 2007.Казённый учебник.

Народная борьба за трезвость в русской истории. М., 1989.

В поисках лучшей доли. Российская эмиграция в странах Центральной и Юго-Восточной Европы (вторая половина XIX - первая половина ХХ в.). М.: Индрик, 2009. 248 с.

Перегудова З.И. Политический сыск России. 1880-1917. М., 2000.

Вихавайнен Т. Внутренний враг: борьба с мещанством как моральная миссия русской интеллигенции. СПб.: Коло, 2004. 416 с.

Рахманин О.Б. К истории отношений России-СССР с Китаем в ХХ веке. 3е изд. М.: Памятники исторической мысли, 2002. 512 с.

ГУЛАГ (Главное управление лагерей). 1917-1960. Сост. А.И.Кокурин, Н.В.Петров. М.: Международный фонд "Демократия", 2000. 888 с.

Блох А.М. Советский Союз в интерьере нобелевских премий: Факты. Документы. Размышления. Комментарии. СПб.: Гуманистика, 2001. 608 с.

Поповский М. Русские мужики рассказывают... Последователи Л.Н.Толстого в Советском Союзе 1918-1977 гг. Лондон, 1983.

Кузнецов И.Н. Засекреченные трагедии советской истории. Минск, 2006. 250 с.От гражданской до Берии.

Молодежные уличные группировки: введение в проблематику. М.: Ин-т этнологии, 2009. 340 с. Сост. Д.Громов. 1950-2000-е гг.

Эпплбаум Ж. ГУЛАГ. Паутина Большого террора. М.: Московская школа политических исследований, 2006. - 608 с., илл.

Роговин В. Была ли альтернатива? В семи томах. М., 1992-2002. Любопытный историографический казус: человек, при Брежневе издававший ультра-пустые марксистские брошюрки, после 1990 г. опубликовал семитомник, бичующий сталинизм с абсолютно троцкистских позиций. Помещается ввиду обилия фактического материала, в т.ч. архивного.

Двухтомник под ред. Зубова, 2009.

2009. Подстрочник. Воспоминания Лунгиной, 1920-1970.

Утехин И.В. Очерки коммунального быта. М.: ОГИ, 2004. 277 с.

Лубянка - Старая Площадь. М., 2005. Сборник документов о репрессиях 1937-1990 гг.

http://soviet-history.com/library.php

1930-е годы.

Вайскопф о культе Ленина, 2001.

История философии в России в 20 в., Зеньковский, 1948.

Ярон Г. М. О любимом жанре. М.: Искусство, 1960. Мемуары актёра.

Хронологическая таблица Бабкина, 2007: 1894-1918 гг.

См. отдельно таблицу дат церковной и светской истории России у Цыпина, 1997.

Агурский М. Идеология национал-большевизма. - Paris: YMCA-press, 1980.

Отдельно хронология российской истории 1990-х гг.

Cтаросельская Н. Повседневная жизнь "русского" Китая. М.: Молодая гвардия, 2006. 376 с.

Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. М.: Индрик, 2003. 528 с.

Пайпс Р. Россия при большевиках. - М.: РОССПЭН, 1997. - 670 с.

Пихоя Р.Г. Советский Союз: история власти. 1945-1991. - М.: Издательство РАГС, 1998. - 733 с.

Хоскинг Дж. История Советского Союза 1917-1991. - М.: Вагриус, 1994. - 510 с.

Курс советской истории. В 2-х кн. 1917-1991 / Под ред. А.К. Соколова. - М.: Высшая школа, 1999.

Сатирическая история русской интеллигенции в 20 в., аноним, 2010 (подражание Диогену Лаэртскому).

Советская внешняя политика в годы "холодной войны" (1945-1985). Новое прочтение / Отв. ред. Л.Н. Нежинский. - М.: Международные отношения, 1995. - 509 с.

Бондаренко А.Ю., Ефимов Н.Н. Утаенные страницы советской истории. М.: Кучково поле, 2008. 400 с. Гебистская пропаганда, защита советских мифов.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО
К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

Значительная часть 14-томной работы одного из наиболее известных английских советологов Эдварда Карра – "История Советской России" – на русском языке публикуется впервые. Между тем она сама уже стала частью истории. И дело не только в том, какое место она заняла в исторической науке и историографии, посвященной Октябрьской революции и тому вполне самостоятельному периоду послереволюционного развития, который завершился 1929 годом – годом "великого перелома". Дело в том, что этот скрупулезный, профессионально добротный труд отразил взгляды, оценки, мнения того поколения людей – как зарубежных, так и советских государственных, политических, общественных деятелей, ученых и представителей широких народных масс, – что были современниками Октября и послеоктябрьских событий. Многие из них верили, пользуясь выражениями Карра, в "значительность ленинских свершений и их влияния на будущее", считали Сталина "великим деятелем" и "великим исполнителем марксистского завещания". И в этом их не смогли поколебать даже горькие прозрения конца 50-х и всех последующих годов. Нашли место в этих книгах и противоположные взгляды, аргументированные и обоснованные. Подвергнутые тщательному анализу, они предстают перед нами в рельефной форме, как бы "венчаемые" собственными весьма диалектичными суждениями автора монументального произведения.

Карр прожил долгую жизнь. Он родился в 1892 г. Получил образование в одном из кембриджских колледжей. Двадцать лет, с 1916 по 1936 г., отдал дипломатической службе. Был в аппарате английской делегации на Версальской мирной конференции. В системе британского министерства иностранных дел впервые соприкоснулся с историей и политикой СССР. Некоторое время занимал должность советника по делам Лиги наций. Четыре года провел в Риге, где был вторым секретарем английской миссии. В 1936 г. – после того как вышел в отставку – занялся научно-преподавательской деятельностью, став профессором университета Аберистуит в Уэльсе. Среди его первых научных работ – очерки о Марксе, Бакунине, Достоевском, Герцене, две книги по истории международных отношений в послеверсальский период.

Вторая мировая война оторвала его от привычных занятий. С 1940 по 1946 г. Карр – заместитель редактора крупнейшей и одной из старейших,(с 1785 г.) ежедневных лондонских газет "Тайме", тесно связанной с правительственными кругами.

Уйдя из журналистики, пятидесятичетырехлетний дипломат, ученый, публицист целиком посвящает себя "рискованному предприятию" – созданию "Истории Советской России". Он ставит перед собой задачу "написать не хронику революционных событий (это многие уже сделали), а историю политического, социального и экономического устройства, которое возникло в результате этих событий". Гигантский труд, сделавший его особо знаменитым, занял более четверти века – Карр приступил к реализации своего замысла в конце 40-х годов, а завершил в 1978 г.

Примерно с середины работы, столкнувшись с огромным объемом материала, касающегося экономической истории СССР, Карр привлек к сотрудничеству доктора Р. Дэвиса, написавшего в Кембриджском университете диссертацию "Развитие советской бюджетной системы". Вместе они проработали девять лет. Итогом этого стала подготовка 9 и 10 томов. Ныне, как бы завершая экономический аспект исследования своего учителя и друга, Дэвис выпускает четвертый том (первые три уже опубликованы) собственного многотомника "Индустриализация Советской России". С большой признательностью Карр отзывался и еще об одном своем добровольном помощнике. Речь идет о Тамаре Дойчер, о которой Карр говорил, что не представлял себе, как мог бы завершить свой труд без ее помощи.

Смерть маститого девяностолетнего ученого в 1982 г. историки многих научных центров мира почтили специальными статьями. Не было их лишь в советской периодике. Тщетно искать их и в Советской Исторической Энциклопедии и даже в новейшем Советском Энциклопедическом Словаре.

По доперестроечным меркам Карр автоматически попадал в разряд фальсификаторов, о которых писать не полагалось ничего, кроме хулы. По нынешним это – честный, объективный ученый, придерживающийся либеральных принципов и стремящийся на базе изучения огромного исторического материала создать адекватную картину отображаемой эпохи и ее действующих лиц, способствовать трезвому и реалистичному восприятию СССР, лучшему пониманию великих социальных процессов XX века. Карр сумел показать исследуемые события и явления во всей их противоречивости и диалектической взаимосвязи. Следует также отметить, что Карр, как и многие другие, находился под сильным воздействием успехов Советского Союза в социально-экономической области, роста авторитета и могущества СССР, его влияния на международной арене как в рассматриваемый, так и в послевоенный период. К нему в полной мере применимы его собственные слова: "Историк – человек своего времени и привязан к нему условиями своего существования как человек".

В лекциях, прочитанных в Кембриджском университете в 1961 г. (тогда же они были собраны в прекрасную, но пока малоизвестную советскому читателю книгу под названием "Что такое история?"), Карр подчеркнул: "Историк – часть истории... продукт истории". И далее: "Историк отражает общество, в котором он работает". Касаясь развития собственных воззрений, он заметил: "Я глубоко уверен в том, что, если кто-нибудь возьмет на себя труд проследить, что я писал до, во время войны и после нее, ему будет совсем не сложно убедить меня в противоречиях, по крайней мере так же бросающихся в глаза, как и те, которые я обнаружил у других. Более того, я не уверен, что позавидую любому историку, который мог бы всецело претендовать на то, что он прожил во времена потрясающих событий последних 50 лет без определенных радикальных изменений своих взглядов... Не только события постоянно меняются. Сам историк постоянно меняется. Когда вы берете историческое сочинение, недостаточно посмотреть на имя автора на титульном листе: посмотрите также на дату публикации или написания работы – иногда это имеет большее значение. Если философ прав, что мы никогда не сможем дважды войти в одну и ту же реку, то, видимо, верно и то, что две книги не могут быть написаны абсолютно одним и тем же историком".

В оригинале труд Карра состоит из четырнадцати томов, вбирающих в себя четыре работы: "Большевистская революция. 1917-1923" (тома первый-третий), "Междуцарствие. 1923-1924" (том четвертый), "Социализм в одной стране. 1924-1926" (тома пятый-восьмой), "Основы плановой экономики. 1926-1929" (тома девятый-четырнадцатый). Издательство "Прогресс" – в качестве первого шага по ознакомлению советской общественности с этим объемным трудом – публикует семь отдельных томов произведения Карра, сгруппировав их в четыре книги, первая из которых включает тома 1 и 2 "Истории Советской России", вторая – тома 4 и 5, третья – том 6, а четвертая – тома 9 и 11.

Карр, видимо, не задавался задачей показать, каким образом наша страна, не завершив переходного периода, свернула на боковую, во многом тупиковую ветвь общественного развития. Но объективно это удалось ему сделать.

Правда, сам историк убежден, что, невзирая на серьезные искажения, внесенные сталинизмом в ход революционных преобразований, политика Сталина в главном явилась закономерным продолжением дела Октябрьской революции 1917 года. Одновременно Карр искренне разделял представления тех ученых Запада, которые долгие годы, как справедливо подчеркивает известный американский историк Стивен Коэн, весьма активно противостояли утверждениям, будто преступления Сталина были в природе большевизма и продолжали ленинско-большевистскую традицию .

Карр не отрицал мрачных сторон советской реальности. Но пытался объяснить их тем, что "поставленная цель и предлагаемые методы ее достижения" находились "в чудовищном противоречии друг с другом", а это "в свою очередь отражало огромные усилия, необходимые для победы социалистической революции в отсталой стране". Примечательно его утверждение, что Сталин, "невзирая на все преграды и все оппозиции", осуществил "индустриализацию своей страны при помощи интенсивного планирования" и тем самым доказал "правильность марксистской теории" ("но при этом так далеко отошел от постулатов марксизма, что был близок к их полному отрицанию") и "сделал Советский Союз равным партнером великих держав западного мира".

В работе затрагивается и проблема возможных альтернатив сталинскому курсу, ставшему трагическим для революции и страны. Карр принадлежал к числу тех, кто сводил ее к выбору между сталинизмом и троцкизмом. Не вдаваясь в подробное рассмотрение данной темы, отметим, что это обстоятельство печально сказалось на освещении в работе позиции Н.И. Бухарина. Главу о бухаринской оппозиции он счел возможным назвать в духе "Краткого курса истории ВКП(б)". Ярлык "правого уклона" используется им без каких-либо оговорок. Недаром Карр был одним из самых решительных критиков книги С. Коэна о Бухарине. Да и с троцкизмом дело обстоит гораздо сложней и серьезней, чем это прописано в карровском многотомнике.

Возникает вопрос: а нужно ли вообще переиздание труда, в своих главных посылках в чем-то противостоящего тем, набирающим силу с конца 80-х годов исследованиям, цель которых – сугубо критический анализ прошлого? Не подкрепит ли, во мнении широкой читающей публики, этот хорошо систематизированный и блестяще организованный материал суждения стойких защитников неких "незыблемых принципов"? Не расширит ли систему доказательств тех, кто выводит сталинизм из доктринальных основ социалистической мысли? Не подорвет ли позиции тех, кто, пока лишь робко, но все более весомо и обоснованно утверждает, что созданное в нашей стране общество не может считаться социалистическим, если в нем не преодолено отчуждение работника от средств производства? Не помешает ли это пониманию того, что внедрение основ плановой экономики нельзя считать только благом, если первый в мире опыт плановой организации хозяйственной жизни оказался отягощенным малоподвижной экономической структурой, всеобщим огосударствлением, отсутствием подлинно демократических институтов?

Но все эти вопросы отступают перед осознанием необходимости – ради разрушения старых схем, догм и стереотипов – беспристрастного и честного анализа историографии советской истории. Во всей полноте. Включая и отечественную и зарубежную литературу, в том числе литературу русского зарубежья, на всех,

без исключения, этапах ее развития. При этом обойти удивительный по размаху и богатству материала многотомный труд Карра, справедливо считающийся классическим, никак нельзя. Не зная его, нелегко суммировать достижения и просчеты исторической науки, определить новые направления, сюжеты и повороты, казалось бы, хорошо известных тем и проблем.

Труд Карра не имеет зарубежных аналогов по многоплановости затронутых вопросов. Каждая часть того или иного тома носит характер монографической разработки группы связанных проблем, будь то различных аспектов трех русских революций, становления и развития российской социал-демократии и ее основных течений в первом томе или характеристики правящей партии – в одиннадцатом. В свою очередь анализ детализируется в главах, дополняется материалами приложений. Сквозной метод рассмотрения вопросов позволяет Карру менять акценты в их раскрытии, а читателю – видеть развитие не только проблемы, но и взглядов автора. Карр не стесняется возвращаться к сюжетам, пропущенным им ранее. Тем самым он дает прекрасную возможность оказаться в лаборатории исследователя. Увидеть и понять, как идет работа историка.

Карр посвящает читателя и в углубление своих первоначальных представлений и замыслов, подчеркивая в девятом томе, как трансформировалась, к примеру, общая цель работы, изложенная в предисловии к первому тому. Дает свое обоснование изменению хронологических рамок труда, которые ранее намеревался ограничить 1928 годом. Объясняет, почему считает 1929 год переломным, положившим начало новому, "мрачному периоду советской истории". Словом, он не только вводит в свою творческую лабораторию, но и дает возможность понять, как в зависимости от историографической ситуации менялась трактовка и оценка анализируемого им материала.

Нельзя не отметить и того, что книга Карра, использовавшего опубликованные источники, до сих пор служит укором многим историкам, сетующим (хотя и справедливо) на отсутствие полной возможности работы в архивах. Он с блеском продемонстрировал, сколь много может дать педантичное изучение прессы – центральной и местной: газет, журналов, различных еженедельников, вестников, в том числе специализированных и ведомственных. Мимо его внимания не прошел ни один стенографический отчет партийных съездов и конференций, союзных и республиканских съездов Советов, сессий их ЦИКов, профессиональных союзов, молодежных, женских и других организаций, конгрессов Коминтерна, крупных союзных, региональных и отраслевых совещаний. Им использованы многочисленные собрания узаконений СССР и республик, сборники декретов, установлений и приказов по народному хозяйству, статистические, энциклопедические и партийные справочники разных лет. Досконально изучены работы Маркса, Энгельса и Ленина, их политических оппонентов, а также деятелей партии и Совет-

ского государства, включая тех, кого долгое время в послеленинской истории СССР игнорировали. Столь же свободно Карр владеет широким диапазоном литературы: исторической, экономической, философской. В равной степени – советской и мировой. Со всей наглядностью английский историк демонстрирует ценность уважительного отношения к письменным источникам предшествующих времен. Многим он поможет и в ликвидации своеобразной исторической неграмотности, дав определенную систему представлений и о канве событий, и об обилии открыто хранящегося, и, к сожалению, плохо используемого материала.

Следует отметить и еще два момента, отличающие работу Карра и объясняющие важность появления ее в русском переводе. Несмотря на внешнюю сухость изложения, некоторые неточности и ошибки в фактологии и оценке событий, она носит четко выраженный авторский характер и написана доступным языком.

Читателя ждет знакомство с трудом значительным по масштабам освещаемых событий, по содержащемуся в нем фактическому материалу, продуманности его изложения, глубине размышлений.

Выпуск русского перевода работы Э. Карра – прекрасный подарок всем нам к 100-летнему юбилею автора, признанного классика английской историографии.

А.П. Ненароков, доктор исторических наук

Август 1990 года

См.: Коэн С. Бухарин. Политическая биография: 1888-1938. М., Прогресс, 1988, с. 17.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Всем понятно, как безрассудна попытка написать историю России, начиная с Октябрьской революции 1917 г., и тот, кто снисходительно относится к самой этой попытке, быть может, простит и недостатки, допущенные при ее осуществлении. История Советской России, написанная англичанином, у которого нет ни марксистской подготовки, ни российского происхождения, может показаться особенно рискованным предприятием. Но оно оправдано необходимостью заполнить широкий и явный пробел. Книги о Западной или Центральной Европе, написанные в Великобритании и Соединенных Штатах, часто портит невольная уверенность их авторов в том, что политику и институты, скажем, Франции, или Италии, или Германии можно понять по аналогии с Великобританией или Америкой. Мерить Россию Ленина, Троцкого и Сталина мерками, взятыми у Англии Макдональда, Болдуина и Черчилля или у Америки Вильсона, Гувера и Франклина Рузвельта, не решится ни один здравомыслящий человек. Перед историком, пишущим о Советской России, на каждом этапе его работы с особой настоятельностью будет вставать двойная задача, возникающая перед каждым серьезным историком: сочетать образное представление о взглядах и целях dramatis personall с трезвой оценкой всеобщего значения того, что произошло.

Я стремился написать не хронику революционных событий (это многие уже сделали), а историю политического, социального и экономического устройства, которое возникло в результате этих событий. Имея в виду эту цель, я представлял себе длинную вступительную главу, где было бы проанализировано устройство советского общества, сложившегося к моменту окончательного ухода Ленина от политической деятельности весной 1923 г., – ухода, почти совпадающего с образованием Союза Советских Социалистических Республик. Но по зрелом размышлении оказалось, что эта схема до смешного не соответствует значительности ленинских свершений и их влияния на будущее. Глава вскоре была преобразована в книгу и в ходе написания выросла в большую работу из трех томов, озаглавленную "Большевистская революция. 1917-1923". Первый том содержит три части. Работа над вторым томом, в который входит часть IV ("Экономический порядок"), и третьим томом, включающим часть V ("Советская Россия и внешний мир"), значительно про-

двинулась, и они будут готовы к публикации в будущем году. Вторая часть всего исследования будет озаглавлена "Борьба за власть. 1923-1928".

Работа "Большевистская революция. 1917-1923" будет сама по себе носить законченный характер, но в ней тем не менее заключена возможность стать начальным этапом более крупного труда. Содержанием работы должна стать не подробная летопись событий данного периода, а анализ тех событий, которые определили основные направления дальнейшего развития. Например, читатель не найдет здесь последовательного описания гражданской войны, хотя у меня было много поводов рассмотреть ее ход и последствия, особенно в части III настоящего тома, и немало еще будет в части V. С другой стороны, я не колеблясь посвятил первые главы тем событиям и спорам, происходившим до 1917 г., которые, даже если их ближайшие последствия были, по-видимому, невелики, сыграли важную роль в дальнейшей истории революции. "Десять дней, которые потрясли мир" Джона Рида (1919) и "Мои воспоминания о русской революции" М.Филипс Прайса (M.Philips Price. My Reminiscences of the Russian Revolution. 1921) дают живую картину самой революции, а те, кого интересует подробное описание на английском языке периода гражданской войны, смогут его найти в двухтомнике Чемберлина "История русской революции, 1917-1921 гг." (W. H. Chamberlin. History of the Russian Revolution, 1917-1921.– 1935).

В работе над произведениями по современной истории есть свои опасности. Но я никогда не был уверен, что историка, пишущего о более отдаленном прошлом, не подстерегают большие опасности: свидетельства со временем исчезают, ветшают, время сокращает их до такого количества, которое историк в состоянии охватить, но это отнюдь не значит, что сохраняются самые ценные. Обычно полагают, что перед историком, пишущим о Советской России, стоят особые трудности из-за малочисленности или ненадежности источников. Если в период после 1928 г. можно этому найти подтверждения, то рассматриваемый нами здесь период не дает оснований так утверждать: материалов о нем множество и в целом в них с исключительной откровенностью сообщаются факты и выражаются мнения.

Нынешние советские власти поступают неправильно, не давая возможности некоммунистам, которые изучают их историю и институты, приезжать в СССР и работать в библиотеках: мне пришлось в основном пользоваться библиотеками других стран. Наиболее ценные для моей темы материалы имеются в библиотеках Соединенных Штатов. Поэтому я выражаю глубокую благодарность Институту фундаментальных научных исследований при Принстонском университете, Колумбийскому университету и Стэнфордскому университету за предоставленную мне возможность посетить Соединенные Штаты в 1948 г. и

свободно ездить по стране. В библиотеках Колумбийского, Гарвардского и Стэнфордского университетов, а также Нью-йоркской публичной библиотеке и Библиотеке конгресса богато представлены советские материалы. Я благодарен библиотекарям и другим сотрудникам всех этих учреждений, которые с готовностью мне помогали и давали советы при подборе материалов.

Основная часть моей работы проделана в Англии, и, хотя многое надо сделать, прежде чем в наших крупных университетах будут созданы достаточно благоприятные условия для изучения советской истории, мне, к счастью, очень помогли друзья, а несходство наших мнений лишь способствовало прояснению моего собственного. Исаак Дойчер полностью прочитал мою рукопись. Задаваясь бесчисленными вопросами по поводу фактов и их интерпретации, я имел возможность воспользоваться его глубокими знаниями и советами. Э. Ротштейн, преподаватель Школы по изучению славянских стран и стран Восточной Европы при Лондонском университете, прочитал несколько глав и сделал ценные замечания, в том числе критические. Д-р Р. Шлезинджер с факультета по изучению социальных и экономических институтов СССР Университета в Глазго таким же образом работал над главой и примечаниями о взглядах большевиков на проблему самоопределения наций, а Ракмилевич – над первыми двумя главами, посвященными начальному этапу истории партии. Джейн Деграс прочла весь том в гранках и внесла много поправок, относящихся и к форме, и к содержанию. Д-р Илья Нойштадт, в прошлом сотрудник библиотеки Лондонской школы экономических прогнозов, а сейчас преподаватель Университетского колледжа в Лестере, был моим неоценимым гидом среди обширных богатств библиотеки, умелым помощником в моих поисках. Дж. Ч. У. Горн из Британского музея, д-р Левенсон, библиотекарь Института славянских исследований, и сотрудники библиотеки Королевского института международных отношений также оказывали помощь, учтиво и безотказно, при моих бесконечных поисках нужных кни г.

В своем "Предисловии" я не могу выразить в полной мере, как я им всем благодарен. В данном случае, быть может, менее, чем обычно, требуется предупредить, что те, кто мне помогал или давал советы, не несут ответственности за мои взгляды или ошибки: вряд ли кто-нибудь из них согласится со всем, что я написал. Но моя благодарность от этого не менее искренна и глубока. Я хотел бы также воспользоваться случаем и выразить благодарность моим издателям за то, что они дали мне возможность предпринять это долгосрочное исследование.

Остается упомянуть ряд технических деталей. Даты событий, совершавшихся в России до 25 октября (7 ноября) 1917 г., даются по принятому в то время юлианскому календарю, а тех, что происходили вне России, – по западному календарю. В тех

случаях, когда возможна путаница, я уточняю, каким календарем пользуюсь. Даты событий, совершавшихся в России между 25 октября (7 ноября) 1917 г. и 1 (14) февраля 1918 г. (когда в России был принят западный календарь), даются и по-новому и по старому стилям. События, происходившие после 1 (14) февраля 1918 г., даются по западному календарю.

Что касается библиографических сведений к этому тому, то я надеюсь, их достаточно содержится в примечаниях. Нет ни одного полного издания трудов Маркса и Энгельса на тех языках, на которых они были написаны. Из запланированного полного собрания историко-критических сочинений (Historisch – Kritische Gesamtausgabe) под эгидой Института Маркса – Энгельса – Ленина опубликовано всего семь томов части I (ранние произведения) и четыре тома части III (письма Маркса и Энгельса). Я использовал их по мере надобности. В других случаях я пользовался фактически завершенным русским переводом, также опубликованным Институтом Маркса – Энгельса – Ленина. Из трудов Ленина я пользовался 2-м изданием (с которого было перепечатано третье издание), предпочтя его все еще неполному 4-му изданию, в котором опущены почти все подробные и содержательные примечания. Из трудов Сталина имелись первые 12 томов (из 18-ти запланированных), когда эта моя книга пошла в печать. Собрание сочинений Троцкого в ходе его издания в Москве в период 1925-1927 гг., не было завершено, но я использовал включенные в него документы. Речи Ленина и Сталина на съезде партии, съездах Советов и т. д., как правило, цитируются по собраниям сочинений, а не по официальным протоколам съездов, к которым у рядового исследователя меньше доступа; копии в тех местах, где я проверил, оказались вполне надежными. Цитаты из выступлений других деятелей приведены по официальным протоколам. Из-за неполноты подшивок советских газет в стране (а порой и неразборчивости самого текста), мне иногда приходилось цитировать по вторичным источникам без проверки. Если цитируемый источник не входил в собрания сочинений Маркса – Энгельса, Ленина, Троцкого или Сталина, то я указывал дату его публикации. Место публикации указывалось лишь тогда, когда могла возникнуть неясность: предполагается, что сочинения на английском языке изданы в Лондоне, если не указано другое место издания и если особенности работы (например, официальное издание "Foreign Relations of the United States") не делали указание места публикации излишним. Обычай использования сокращенных названий советских учреждений удобен, и мне не хотелось от него отказываться, но я всегда указывал полное название учреждения при первом упоминании.

Часть I . Человек и орудие

• Kapp Э.Х. История Советской России. Книга 1: Том 1 и 2. Большевистская революция. 1917-1923. (A History of Soviet Russia) [Djv- 8.8M ] Автор: Эдвард Халлетт Kapp (Edward Hallett Carr). Переводчики с английского: З.П. Вольская, О.В. Захарова, H.H. Кольцов. Предисловие А.П. Ненарокова. Художник Ю.Н. Егоров.
  (Москва: Издательство «Прогресс»: Редакция литературы по современной политологии и международным отношениям, 1990)
  Скан, OCR, обработка, формат Djv: mor, 2013
• КРАТКОЕ ОГЛАВЛЕНИЕ:
  Вступительное слово к русскому изданию (9).
  Том 1
  Предисловие (17).
  Часть I. ЧЕЛОВЕК И ОРУДИЕ
  Глава 1. Основы большевизма (23).
  Глава 2. Большевики и меньшевики (42).
  Глава 3. 1905 год и последующие годы (57).
  Глава 4. От Февраля к Октябрю (75).
  Часть II. КОНСТИТУЦИОННАЯ СТРУКТУРА
  Глава 5. Две революции (101).
  Глава 6. Конституция РСФСР (115).
  Глава 7. Укрепление диктатуры (135).
  Глава 8. Власть партии (157).
  Глава 9. Партия и государство (178).
  Приложение А. Ленинская теория государства (191).
  Часть III. РАСПАД И ВОССОЕДИНЕНИЕ
  Глава 10. Политика. Теория. Аппарат (209).
  Глава 11. Самоопределение на практике (234).
  Глава 12. Итоги самоопределения (288).
  Глава 13. Через союз к федерации (301).
  Глава 14. Конституция СССР (316).
  Приложение Б. Большевистская теория самоопределения наций (325).
  ПРИМЕЧАНИЯ (342).
  Том 2
  Предисловие (403).
  Часть IV. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОРЯДОК
  Глава 15. Теории и программы (407).
  Глава 16. Воздействие революции (426).
  Глава 17. Военный коммунизм (521).
  Глава 18. От военного коммунизма к НЭПу (611).
  Глава 19. НЭП: первые шаги (620).
  Глава 20. Начало планирования (679).
  ПРИЛОЖЕНИЯ (697).
  Приложение В. Маркс, Энгельс и крестьянин (699).
  Приложение Г. Рабочий контроль на железных дорогах (709).
  ПРИМЕЧАНИЯ (713).

Аннотация издательства: Эдвард Kapp (1892-1982) - один из крупнейших английских историков XX века, классик западной советологии. Его монументальный труд «История Советской России» состоит из 14 томов, охватывающих широчайший круг вопросов, относящихся к истории трех русских революций, эпохе становления и противоречивого развития Советского государства, взаимоотношениям большевистской партии с другими политическими силами страны, роли личностей в советской истории; здесь трактуются проблемы политического, экономического и конституционного строя СССР; всесторонне анализируются международная обстановка и реакция в мире на события в Советском Союзе до 1929 года.
Издательство «Прогресс» - в качестве первого шага по ознакомлению советской общественности с этим объемным трудом - публикует семь отдельных томов произведения Kappa, сгруппировав их в четыре книги, первая из которых включает тома 1 и 2 «Истории Советской России», вторая - тома 4 и 5, третья - том 6, а четвертая - тома 9 и 11.
Книги рассчитаны как на специалистов, так и на широкий круг читателей.

КАРР ЭДВАРД ХАЛЛЕТТ - британский ис-то-рик и по-ли-то-лог.

Окон-чил Три-ни-ти-кол-ледж при Кем-бридж-ском университете. В 1916-1936 годах слу-жил в британском МИД (уча-ст-во-вал в различных ме-ж-ду-народных пе-ре-го-во-рах, в т. ч. в рам-ках Ли-ги На-ций , ра-бо-тал в британском по-соль-ст-ве в Лат-вии). В 1920-х годах стал изу-чать ис-то-рию. С конца 1930-х годов пре-по-да-вал в различных британских кол-лед-жах и университетах, в по-сле-во-ен-ное вре-мя - главным образом в Кем-бридж-ском университете. В го-ды 2-й ми-ро-вой вой-ны ра-бо-тал в ре-дак-ции газеты «Таймс».

Карр внёс зна-чительный вклад в изу-че-ние ис-то-рии ре-во-люционного дви-же-ния в Рос-сии и ста-нов-ле-ния советского го-су-дар-ст-ва, ис-то-рии и тео-рии ме-ж-ду-народных от-но-ше-ний, ме-то-до-ло-гии и тео-рии ис-то-рической нау-ки. На-чав изу-че-ние ис-то-рии Рос-сии с ана-ли-за ду-хов-ной жиз-ни русского об-ще-ст-ва [«Дос-то-ев-ский (1821-1881 годы): но-вая био-гра-фия», 1931 год; «Ми-ха-ил Ба-ку-нин», 1937 год, и др.], Карр под-го-то-вил за-тем 14-том-ную «Ис-то-рию Со-вет-ской Рос-сии» (опубликовал в 1950-1978 годах), ко-то-рая на За-па-де счи-та-ет-ся са-мым ав-то-ри-тет-ным ис-сле-до-ва-ни-ем про-блем российской ис-то-рии 1-й тре-ти XX века. Сле-дуя ли-бе-раль-но-по-зи-ти-ви-ст-ской тра-ди-ции, Карр пред-ло-жил собственные ра-цио-на-ли-стические объ-яс-не-ние российской ре-во-лю-ции и ран-не-му пе-рио-ду советской ис-то-рии. Не от-ри-цая ро-ли во-ж-дей ре-во-лю-ции, Карр рас-смат-ри-ва-ет Октябрьскую ре-во-лю-цию 1917 года в пер-вую оче-редь как ма-те-риа-ли-зо-ван-ное про-яв-ле-ние во-ли ра-бо-чих и сол-дат-ских масс. Ба-зой ре-во-лю-ции Карр счи-та-ет со-ве-ты, ко-то-рые, по его мне-нию, из-на-чаль-но не стре-ми-лись к ов-ла-де-нию по-ли-тической вла-стью или осу-ще-ст-в-ле-нию пре-об-ра-зо-ва-ний со-циа-ли-стического тол-ка, но по ме-ре рос-та сво-его по-ли-тического влия-ния вско-ре пре-вра-ти-лись в ко-лос-саль-ную си-лу, ис-поль-зо-ван-ную ра-ди-каль-ны-ми по-ли-ти-ка-ми в ка-че-ст-ве ин-ст-ру-мен-та для за-вое-ва-ния и удер-жа-ния вла-сти. Кри-ти-че-ски от-но-сясь к боль-ше-ви-ст-ско-му опы-ту, но не де-мо-ни-зи-руя (в от-ли-чие от мно-гих западных со-ве-то-ло-гов) во-ж-дей ком-му-ни-стов, Карр под-чёр-ки-вал роль объ-ек-тив-ных об-стоя-тельств, а не док-три-нёр-ских мо-ти-вов в при-ня-тии ими по-ли-тических ре-ше-ний. Тем не ме-нее, опи-сы-вая борь-бу И.В. Ста-ли-на с Л.Д. Троц-ким, Карр яв-но сим-па-ти-зи-ро-вал по-след-не-му как но-си-те-лю уто-пи-че-ски-ро-ман-тических идей, про-ти-во-сто-яв-ших ста-лин-ско-му праг-ма-тиз-му (это об-стоя-тель-ст-во по-слу-жи-ло при-чи-ной край-не рез-кой кри-ти-ки ра-бот Карра в советской ис-то-рио-гра-фии). Наи-бо-лее зна-чительное ис-сле-до-ва-ние Карра в по-ли-то-ло-гии - книга «Два-дцать лет кри-зи-са: 1919-1939 годы. Вве-де-ние в изу-че-ние ме-ж-ду-на-род-ных от-но-ше-ний» (1939 год), в ко-то-рой он ука-зы-вал на за-ко-но-мер-ный ха-рак-тер раз-ви-тия по-ли-тических про-цес-сов. В 1961 году Карр опуб-ли-ко-вал ис-то-ри-ко-фи-лософское эс-се «Что та-кое ис-то-рия?», при-нёс-шее ему ми-ро-вую из-вест-ность. В этой ра-бо-те Карр в бле-стя-щей афо-ри-стич-ной фор-ме рас-кры-вал по-зна-вательные воз-мож-но-сти ис-то-рической нау-ки, до-ка-зы-вая, что она спо-соб-на дви-гать-ся к ис-ти-не пу-тём син-те-за вы-ве-рен-ных фак-тов и фи-лософских ос-мыс-ле-ния про-цес-сов раз-ви-тия.

В.Вильсон и развитие идеалистической традиции.

Томас Вудро Вильсон 28-й президент Соединённых Штатов Америки.

Во внутренней политике он проявил себя одним из самых эффективных реформаторов в национальной истории. Принятые по его инициативе законы расширили юридическую основу американской демократии. Его наследие в социальной сфере, которое базируется на том, что федеральное правительство и государство должны охранять социально незащищенные слои общества , до сих пор остается одним из главных козырей Демократической партии.

"Четырнадцать пунктов Вильсона " - проект мирного Договора, завершающего Первую мировую войну, разработанный президентом США Вудро Вильсоном и представленный Конгрессу 8 января 1918 года.

Из нихвосемь были названы обязательными: открытая дипломатия, свобода мореплавания, всеобщее разоружение, устранение торговых барье­ров, беспристрастное разрешение колониальных споров, воссоздание Бельгии, вывод войск с рос­сийской территории, учреждение Лиги наций. Ос­тальныешесть пунктов были факультативными (желательными).

В. Вильсон лично участвовал в Парижской конференции. Предложения Вильсона были положены в основу Версальского договора. Одним из главных принципов международных отношений было право любого народа на самоопределение. Главное отличие от реализма в его идеалистической программе состояло в следующем. Реалисты считают , что ответственность за международные отношения несут сильные государства. Программа Вильсона потребовала, чтобы мировой контроль осуществлялся с помощью коллективной деятельности всех государств мира. Он полагал, что отношения между государствами по определению должны быть основаны на гармонии интересов и в них отсутствуют глубинные причины для международных конфликтов и войн. Для того чтобы окончательно устранить возможность конфликта интересов и утвердить чувство мировой общности наро­дов, Вильсон настаивал на учреждении международных институтов, которые обеспечивали бы международную безопасность. Результа­том этих усилий стало создание Лиги наций (1917) по окончании Первой мировой войны.

!Либерально-идеалистическаяпарадигма (Гуго Гроций, Иммануил Кант, Вудро Вильсон и др.), основные положения которого сводятся к следующему:
1. Человек не агрессивен по своей природе, он нацелен на сотрудничество.
2. Война – это проблема, которую можно решить только совместными усилиями.
3. Международное сообщество должно осознать, что необходимы международные институты, способные предотвратить вооруженные конфликты.
4. Государствам необходимо реформировать свои политические системы с тем, чтобы демократическое правление внутри каждой страны способствовало установлению мира и развитию сотрудничества на планете.
5. На международной арене действуют не только силовые, но и другие факторы, в первую очередь экономика и мораль.

Э.Карр и Р.Арон об основных принципах теории политического реализма.

Британский историк Эдвард ХаллеттКарр Он принимал участие в выработке внешнеполитических решений, а также воплощал их в жизнь. В 1939 году Карр опубликовал свою работу «Двадцатилетний кризис. 1919– 1939. подчеркивает решающую роль силы и соотношения сил и выдвигает мысль о том, что главная проблема теории и практики международной политики состоит в обеспечении мирной измененииции соотношения сил . Карр – сторонник политического реализма, он настаивает на приоритете властных взаимодействий в международных отношениях, на роли силового равновесия в обеспечении их стабильности, исходя из того, что всеобщие нравственные нормы не приложимы к международной политике, что международная мораль может быть только относительной: "Этика должна интерпретироваться в терминах политики, и поиск этической нормы вне политики обречен на неудачу". Наконец, он склонен считать государство основным действующим лицом международных отношений и не придает особого значения другим акторам, за исключением межправительственных организаций.

Карр предполагает в каждой конкретной политической ситуации поиск единства реализма и утопизма. По его словам, утопично игнорировать фактор силы, невозможно полагаться только на силу, поскольку против грубой неприкрытой силы люди всегда будут восставать.

Перечислим oсновные положения политического реализма:

1.Главными участниками МО являются суверенные государства.

2.Специфика МО состоит в том что они носят анархичный характер.

3.Главным международным процессом является война. МО развертываются в тени войны. Мир – ограниченное и случайное явление.

4 Основная цель государства в международной политике – обеспечение собственной безопасности

5.Главное средство достижения целей государство на международной арене - сила.

6. Природу МО изменить невозможно.

Раймон Арон,француз Он считал, что государство обязано создавать законы, обеспечивающие свободу, плюрализм и равенство гражданам, а также обеспечить их выполнение.Р азделяя основополагающие принципы школы политического реализма, исходил из тезиса о сужении роли военной силы в международных отношениях и возрастающей значимости экономических, идеологических и иных ненасильственных факторов достижения внешнеполитических целей. В книге «Мир и война между нациями (1984) он отрицал монополию какого-либо государства на глобальное доминирование, по существу, отстаивая идею многополюсного мира как альтернативы биполярности. Могущество государства рассматривалось им не только как совокупность материальных и военно-технических факторов, но и как способность лидеров использовать их эффективно в определенных обстоятельствах и с конкретными целями.

Р. Арона нельзя называть полным приверженцем школы политического реализма, поскольку он остро критиковал многие основополагающие тезисы, содержащиеся в работах Г. Моргентау. Вместе с тем Р. Арон в конечном счете пришёл к тем же выводам, что и критикуемая им школа политического реализма.

По Р. Арону, для внешней политики государств характерны две символические фигуры - дипломата и солдата, поскольку отношения между государствами «состоят, по существу, из чередования войны и мира» . Каждое государство может рассчитывать в отношениях с другими государствами только на свои собственные силы , и оно должно постоянно заботиться об увеличении своей мощи . специфика международных отношений это отсутствие единого центра, обладающего монополией на насилие и принуждение. Он признавал неизбежность конфликтов между государствами с применением силы и делал из этого вывод о том, что подлежат объяснению, прежде всего причины мира, а не причины войны.

В традиционном обществе объём материального богатства заведомо ограничен, а само богатство сводится в основном к двум главным ресурсам - земле и золоту поэтому, завоевание было рентабельным видом экономической деятельности (естественно, для победителя). Таким образом, существовала рациональная мотивация использования вооруженной силы для присвоения богатств, произведенных трудом других народов. С переходом к индустриальному обществу рентабельность завоеваний стала неуклонно падать по сравнению с рентабельностью производительного труда. Происходило это потому, что развитие новых индустриальных технологий, широкое использование достижений науки и технического прогресса обусловило возможность интенсивного роста совокупного общественного богатства без расширения пространства и без завоевания сырьевых ресурсов. Р. Арон считал, что экономическая прибыль, которая может быть получена в результате войны, смехотворна по сравнению с тем, что дает простое повышение производительности труда. «Промышленная цивилизация действительно позволяет осуществить сотрудничество классов и наций, она делает войну бессмысленной, а мир - соответствующим интересам всех». Уменьшает риск войны, становится сдерживающим фактором также и появление оружия массового поражения.

Однако все это не может полностью исключить военную силу из числа средств достижения внешнеполитических целей. Хотя, по Арону, значение военной силы уменьшилось , а значение экономических, идеологических и иных ненасильственныхфакторов внешней политики возросло, риск возникновения военных конфликтов не исчез. Причина тому - сохранение естественного состояния в международных отношениях и как следствие потенциальная возможность несовпадения, конфликта государственных интересов, взаимного недоверия, роковых ошибок в принятии внешнеполитических решений. Несмотря на кардинальные изменения в системе международных отношений, сохраняются прежние стереотипы в мышлении политических лидеров и военных, стереотипы, выработанные в те времена, когда применение военной силы было само собой разумеющимся. Личностный фактор становится весьма важным фактором мировой политики.

7.Развитие реалистических подходов в работах Дж. Кеннана и Г. Киссинджера. Представители Г. Моргентау, Дж. Кеннан, КТомпсон, Ч. Маршалл,

Джордж ФростКеннан - американский дипломат, политолог и историк, основатель Института Кеннана. Наиболее известен, как идейный отец «политики сдерживания» времен Холодной войны. За годы работы в СССР Кеннан стал ярым противником коммунизма, убежденным в невозможности сотрудничества с СССР. Дж. Кеннан - автор внешнеполитической доктрины «сдерживания», изложенной впервые в так называемой «длинной телеграмме Кеннана» из Москвы в адрес государственного секретаря США (февраль 1946 г.), в которой призывает правительство Соединенных Штатов твердо выступить против советской экспансии в Восточной Европе. Кеннан в «длинной телеграмме» охарактеризовал не только советское правительство, но и основы мировоззрения советских людей и его проецирование на политическую ситуацию в мире. Джордж Кеннан обращал особое внимание своего руководства, что советское правительство признает только силу и будет при любых обстоятельствах и любой ценой распространять сферу своего влияния на другие страны мира. По мнению Кеннана, единственным ответом на такие устремления СССР может стать «политика сдерживания» Советского Союза в рамках тех зон влияния, которые он сумел приобрести. Эта телеграмма предназначалась для узкого прави тельственного круга в США, однако в течение нескольких месяцев с ней ознакомилось несколько тысяч человек, которые определяли внешнюю политику страны. Телеграмма произвела большой эффект и была разослана в посольства США в других странах. И хоть в прессе текст телеграммы был опубликован в июле 1947 года, до этого времени взгляды одного единственного человека на Советский Союз стали общепринятыми в высших слоях американского общества. По статистике, до появления телеграммы в марте 1945 года 55% американцев доверяли СССР, а после ее появления уже в марте 1946 года процент доверяющих Советскому Союзу американцев снизился до 33%.В телеграмме Кеннан предлагал «откровенно поделить Европу на сферы влияния, держаться подальше от российской сферы и держать русских подальше от нашей сферы».Все это привело к тому, что Кеннан стал автором доктрин, которые были положены в основу политики не только США, но и всего Запада по отношению к Советскому Союзу, а «политика сдерживания» СССР привела к началу холодной войны 1946-1989.По Кеннану, советский экспансионизм и его противостояние враждебному капиталистическому окружению - «это лишь продвижение вперед неуcтойчивого российского национализма - многовекового движения, в котором понятия наступления и обороны невероятно запутаны» из-за «традиционного и инстинктивного для России чувства незащищенности» в столкновении с более могущественным и компетентным Западом. Это чувство требовало, в порядке компенсации, морального превосходства - и коммунистическая идеология давала советским правителям возможность его ощутить (да, теперь подставляем вместо советской идеологии «традиционные ценности»).США превратились не только в экономическую, но и военную сверхдержаву, прикрывавшую претензии на роль мирового лидера действительной задачей «сдержать» коммунизм, согласно известной формулировке Джорджа Кеннана.

Генри Альфред Киссинджер - американский государственный деятель, Он был инициатором и исполнителем разрядки в отношениях США и Советского Союза. Киссинджер считается инициатором политики детанта (разрядки напряженности) в отношениях между США и Советским Союзом. Согласно концепции Киссинджера, идеологические различия не исключают возможности взаимовыгодного сотрудничества между обеими сверхдержавами. Киссинджеру удалось добиться подписания первого соглашения об ограничении стратегических вооружений (SALT, май 1972 г.) и соглашения о продаже американской пшеницы Советскому Союзу (октябрь 1972 г.), испытывавшему продовольственные трудности.«Челночная дипломатия» Киссинджера (частые непродолжительные поездки по странам Ближнего Востока с кратковременным пребыванием в их столицах), его настойчивость и дипломатический талант, а также умелое использование средств массовой информации привели к подписанию трех соглашений с Египтом: о прекращении огня (ноябрь 1973 г.), о разъединении войск и «промежуточного соглашения» а также соглашения с Сирией о разъединении войск (май 1974 г.).В 1955 г. Киссинджер вошел в исследовательскую группу Совета по внешним сношениям США. В 1957 г. опубликовал книгу "Ядерное оружие и внешняя политика". В ней он предлагал отказаться от военно-политической доктрины "массированного возмездия" и перейти к более гибкой стратегии ограниченного применения ядерного оружия - тому, что получило название стратегии "гибкого реагирования" и стало официальной доктриной НАТО в 60-х гг. ХХ века. Киссинджер считал неизбежность базирования мирового порядка на какой-то одной из многочисленных концепций равновесия сил. Он утверждает, что принципы и содержание внешней политики США должны существенно измениться. Доктор Киссинджер резко возражает против того, чтобы внешняя политика США строилась на тех же принципах, что и внутренняя; он боится «искушения сделать внутренние американские установки целями внешней политики США». Америке нужна внешняя политика , которая должна определяться в первую очередь теми основополагающими принципами свободы и равенства, на которых зиждется историческая идентичность Соединенных Штатов. С такой точки зрения, ничто в большей мире не угрожает сложившемуся мировому порядку и стабильности американского общества, чем гегемонизм США в мировой политике, который может вызывать к жизни непредсказуемые антиамериканские проявления, способные показаться оправданными неожиданно широкой коалиции разнородных стран и регионов. Соединенные Штаты должны признать, что их система ценностей не сможет завоевать мир, если она сегодня не способна найти безоговорочной поддержки ни в Европе, где она зародилась и вызрела, ни в Латинской Америке, где ее пытаются освоить на протяжении вот уже многих десятилетий. Киссинджер призывает американцев понять, что внешняя политика Америки должна строиться на ее постоянных национальных интересах, и указывает, какие это интересы или какими им следует быть в обозримом будущем.

8. Христианский реализм Нибура. Согласно Нибуру, индивиды морально способны действовать благоразумно и считаться с интересами других, когда они ощущают противоречие между своими интересами и интересами окружающих. Для Нибура это является объяснением, почему доминирующие группы редко готовы уступить свои привилегии, за исключением случаев, когда сами они оказываются под давлением со стороны некой противостоящей им социальной силы. Нибур подчеркивал уместность Христианской любви не как немедленно осуществимого политического принципа, а как идеала, к которому стремится справедливость и как стандарта для рассмотрения всех политических достижений истории.«Христианский реализм» – это течение в протестантской теологии, появившееся в 30-х гг. ХХ столетия и ставшее идеологической основой американского политического реализма, в рамках которого этические и социально-политические проблемы соотношенияиндивида и общества решались за счет пересмотра ключевых идейхристианского вероисповедания.Основателем данного течения принято считать американского протестантского проповедника, преподавателя семинарии и публициста РайнхольдаНибура (1892–1971). Его взгляды почти на полвека определяли внутреннюю и внешнюю политику США, а также послужили источником острых дискуссий по вопросам христианского вероучения и применимости его в условиях современного технократического и секуляризованного общества. Реалистичный анализ проблем человеческого общества, согласно Нибуру, обнаруживает постоянный и представляющийся непримиримым конфликт между нуждами социума и императивами восприимчивой совести индивида. Данный конфликт Нибур определяет как конфликт между этикой и политикой, который оказывается неизбежным благодаря двойственному характеру моральной жизни. С одной стороны, мораль представляет собой внутреннюю жизнь человека, а с другой – это те условия и обстоятельства, которые детерминируют общественную жизнь индивида.Христианский реализм исходя из эсхатологической доктрины готовит верующих к сложным и драматическим временам. Человек, согласно христианскому вероучению, всегда находится в противоречии с окружающей обстановкой (так как «мир во зле лежит», предупреждает св. Иоанн Богослов). Все это предполагает определенную практику смирения, когда человек вынужден жить-с-миром, в согласии с тем, что мир и жизнь так устроены. С точки зрения индивида высший идеал - это бескорыстие. Общество стремится к справедливости, даже в том случае, если в ходе ее достижения оно будет вынуждено использовать такие мотивы, как самоутверждение, сопротивление, принуждение, а возможно, и возмущение, которые не могут получить морального одобрения со стороны наиболее требовательного морального духа.Нибур противопоставляет групповое и индивидуальное поведение людей. Нибур сог ласен, что индивиды могут быть моральны, то есть, в своем поведении могут учитывать не только свои собственные интересы, могут идти на уступки в пользу интересов иных людей. Однако, по его мнению, любая группа людей в целом гораздо более эгоистична, чем каждый из ее членов по отдельности. Коллективное поведение людей, считает Нибур, определяется самой природой человека и никогда не сможет быть полностью поставлено под контроль разума и совести. Ни какие-либо рациональные компромиссы, ни религиозные постулаты не могут снять социальные проблемы, поскольку силе коллектива, эксплуатирующего слабость, можно противопоставить только силу. Нибур уверен, что в любой группе разум становится слугой коллективного интереса, ни требования морали, ни доводы разума сами по себе не могут этого изменить.Далее взгляды Р. Нибура претерпевали постепенную эволюцию от «христианского» реализма к «ядерному» реализму. Появление атомной бомбы сначала не повлияло на взгляды Нибура. В своих докладах Федеральному Совету Церквей в 1946 и в 1950 годах Нибур настаивал, что государству следует рассматривать возможность применения ядерного оружия против агрессора, более того, ведение подобной войны может соответствовать требованиям христианской морали. Фактически, Нибур заявил, “betterdeadthanRed” (лучше быть мертвым, чем «красным»). По его мнению, положение о том, что применение атомного оружия в чем-либо отличается от применения оружия обычного, стало бы проявлением непростительной слабости перед лицом советской угрозы. В мае 1951 года он утверждал, что полномасштабная ядерная война против Советского Союза будет справедливой, оправданной и, возможно, уже стала неизбежной. Нибур также указывает, что несправедливость и тирания являются в определенной степени последствиями человеческой личной несправедливости, и что политические конфликты – это противостояния не между праведниками и грешниками, а между грешниками разной отдельности. По Нибуру, не существует безукоризненных средств ликвидации и искоренения тирании и анархии. Когда люди попадают под гнет анархического произвола, то они искренне полагают, что для них более приемлема была бы тирания. И наоборот. Согласно Нибуру, на современном этапе истории демократическая система в большей мере стабилизирует отношения между людьми, в отличие от анархии и тирании, поэтому в настоящее время ее необходимо поддерживать и развивать. Неугасимое стремление людей к справедливости делает демократические устои возможными, а существующая склонность людей к несправедливости подталкивает к необходимости реализации демократических принципов..