"Кому на Руси жить хорошо": О великой поэме и о вечной проблеме. Читать онлайн "триада - сон в летнюю ночь" Случайный отрывок из книги

Петровки. Время жаркое.
В разгаре сенокос.
Минув деревню бедную,
Безграмотной губернии,
Старо-Вахлацкой волости,
Большие Вахлаки,
Пришли на Волгу странники...
Над Волгой чайки носятся;
Гуляют кулики
По отмели. А по лугу,
Что гол, как у подьячего
Щека, вчера побритая.
Стоят «князья Волконские»
И детки их, что ранее
Родятся, чем отцы.
«Прокосы широчайшие! —
Сказал Пахом Онисимыч. —
Здесь богатырь народ!»
Смеются братья Губины:
Давно они заметили
Высокого крестьянина
Со жбаном — на стогу;
Он пил, а баба с вилами,
Задравши кверху голову,
Глядела на него.
Со стогом поравнялися —
Все пьет мужик! Отмерили
Еще шагов полста,
Все разом оглянулися:
По — прежнему, закинувшись,
Стоит мужик; посудина
Дном кверху поднята...
Под берегом раскинуты
Шатры; старухи, лошади
С порожними телегами
Да дети видны тут.
А дальше, где кончается
Отава подкошенная,
Народу тьма! Там белые
Рубахи баб, да пестрые
Рубахи мужиков,
Да голоса, да звяканье
Проворных кос. «Бог на́ помочь!»
— Спасибо, молодцы! —
Остановились странники...
Размахи сенокосные
Идут чредою правильной:
Все разом занесенные.
Сверкнули косы, звякнули,
Трава мгновенно дрогнула
И пала, прошумев!
По низменному берегу
На Волге травы рослые,
Веселая косьба.
Не выдержали странники:
«Давно мы не работали,
Давайте — покосим!»
Семь баб им косы отдали.
Проснулась, разгорелася
Привычка позабытая
К труду! Как зубы с голоду,
Работает у каждого
Проворная рука.
Валят траву высокую,
Под песню, незнакомую
Вахлацкой стороне;
Под песню, что навеяна
Метелями и вьюгами
Родимых деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож...
Натешившись, усталые,
Присели к стогу завтракать...
— Откуда, молодцы? —
Спросил у наших странников
Седой мужик (которого
Бабенки звали Власушкой). —
Куда вас бог несет? —
«А мы...» — сказали странники
И замолчали вдруг:
Послышалась им музыка!
— Помещик наш катается, —
Промолвил Влас — и бросился
К рабочим: — Не зевать!
Коси дружней! А главное:
Не огорчить помещика.
Рассердится — поклон ему!
Похвалит вас — «ура» кричи...
Эй, бабы! не галдеть! —
Другой мужик, присадистый,
С широкой бородищею,
Почти что то же самое
Народу приказал,
Надел кафтан — и барина
Бежит встречать. — Что за́ люди? —
Оторопелым странникам
Кричит он на бегу. —
Снимите шапки! —
К берегу
Причалили три лодочки.
В одной прислуга, музыка,
В другой — кормилка дюжая
С ребенком, няня старая
И приживалка тихая,
А в третьей — господа:
Две барыни красивые
(Потоньше — белокурая,
Потолще — чернобровая),
Усатые два барина,
Три ба́рченка-погодочки
Да старый старичок:
Худой! как зайцы зимние,
Весь бел, и шапка белая,
Высокая, с околышем
Из красного сукна.
Нос клювом, как у ястреба,
Усы седые, длинные,
И — разные глаза:
Один здоровый — светится.
А левый — мутный, пасмурный,
Как оловянный грош!
При них собачки белые,
Мохнатые, с султанчиком,
На крохотных ногах...
Старик, поднявшись на берег,
На красном, мягком коврике
Долгонько отдыхал,
Потом покос осматривал:
Его водили под руки
То господа усатые,
То молодые барыни, —
И так, со всею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
И с белыми собачками,
Все поле сенокосное
Помещик обошел.
Крестьяне низко кланялись,
Бурмистр (смекнули странники.
Что тот мужик присадистый
Бурмистр) перед помещиком,
Как бес перед заутреней,
Юлил: «Так точно! Слушаю-с!» —
И кланялся помещику
Чуть-чуть не до земли.
В один стожище матерый.
С сегодня только сметанный.
Помещик пальцем ткнул,
Нашел, что сено мокрое,
Вспылил: «Добро господское
Гноить? Я вас, мошенников,
Самих сгною на барщине!
Пересушить сейчас!..»
Засуетился староста:
— Недосмотрел маненичко!
Сыренько: виноват! —
Созвал народ — и вилами
Богатыря кряжистого,
В присутствии помещика.
По клочьям разнесли.
Помещик успокоился.
(Попробовали странники:
Сухохонько сенцо!)
Бежит лакей с салфеткою,
Хромает: «Кушать подано!»
Со всей своею свитою,
С детьми и приживалками,
С кормилкою и нянькою,
И с белыми собачками,
Пошел помещик завтракать,
Работы осмотрев.
С реки из лодки грянула
Навстречу барам музыка,
Накрытый стол белеется
На самом берегу...
Дивятся наши странники.
Пристали к Власу: «Дедушка!
Что за порядки чудные?
Что за чудной старик?»
— Помещик наш: Утятин князь! —
«Чего же он куражится?
Теперь порядки новые.
А он дурит по — старому:
Сенцо сухим-сухохонько —
Велел пересушить!»
— А то еще диковинней,
Что и сенцо-то самое
И пожня — не его! —
«А чья же?»
— Нашей вотчины. —
«Чего же он тут суется?
Ин вы у бога нелюди?»
— Нет, мы, по божьей милости,
Теперь крестьяне вольные,
У нас, как у людей.
Порядки тоже новые,
Да тут статья особая... —
«Какая же статья?»
Под стогом лег старинушка
И — больше ни словца!
К тому же стогу странники
Присели; тихо молвили:
«Эй! скатерть самобранная,
Попотчуй мужиков!»
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять...
Налив стаканчик дедушке,
Опять пристали странники:
«Уважь! скажи нам, Власушка,
Какая тут статья?»
— Да пустяки! Тут нечего
Рассказывать... А сами вы
Что за́ люди? Откуда вы?
Куда вас бог несет? —
«Мы люди чужестранные,
Давно, по делу важному,
Домишки мы покинули,
У нас забота есть...
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды...»
Остановились странники...
— О чем же вы хлопочете? —
«Да помолчим! Поели мы,
Так отдохнуть желательно».
И улеглись. Молчат!
— Вы так-то! а по-нашему.
Коль начал, так досказывай! —
«А сам, небось, молчишь!
Мы не в тебя, старинушка!
Изволь, мы скажем: видишь ли,
Мы ищем, дядя Влас,
Непоротой губернии,
Непотрошенной волости,
Избыткова села!..»
И рассказали странники,
Как встретились нечаянно,
Как подрались, заспоривши,
Как дали свой зарок
И как потом шаталися,
Искали по губерниям
Подтянутой, Подстреленной,
Кому живется счастливо.
Вольготно на Руси?
Влас слушал — и рассказчиков
Глазами мерял: — Вижу я,
Вы тоже люди странные! —
Сказал он наконец. —
Чудим и мы достаточно.
А вы — и нас чудней! —
«Да что ж у вас-то деется?
Еще стаканчик, дедушка!»
Как выпил два стаканчика,
Разговорился Влас:

31 деревням под видом коробейника) – и, несомненно «выручил» не одного дейст- вительного Вавилу. Он любил подносить своим крестьянам-певцам «для кура- жу» рюмочку-другую водки – сохранилось даже понятие «якушкинская рюм- ка». Он, как и некрасовский герой, не ограничивается только записыванием пе- сен – для него важнее осознание народного характера во всем его объеме. Он видит, к примеру, что сам народ - в лице того же Якима – отнюдь не в восторге от его, Веретенникова, деятельности и почитает ее праздной и ненужной: У нас пристал третьеводни Такой же барин плохонькой, Как ты, из-под Москвы. Записывает песенки, Скажи ему пословицу, Загадку загани. А был другой – допытывал, На сколько в день сработаешь, По малу ли, по многу ли Кусков пихаешь в рот? Иной угодья меряет, Иной в селенье жителей По пальцам перечтет… (5, 43) - и при этом, сокрушается Яким, «не сосчитали» самого главного: уровня тех «обыденных» бедствий, что ежедневно на мужика обрушиваются. Впрочем, Веретенников и сам уже готов смотреть на собственную дея- тельность как на подготовку к чему-то «главному». В черновом варианте поэмы он говорил о собственной деятельности с показательным сомнением: «Когда бы то, что думаю О русском мужике, Считал я сущей правдою, Так и сидел бы в Питере Да книжки сочинял. А то молвой народною Свой ум проверить хочется. «Народный глас, - слыхали вы? – Глас Божий – говорят…» (5, 294) Некрасовский персонаж – типичный человек эпохи 1860-х годов – хочет начинать свою деятельность с «узнавания» народа, с народознания и народове- дения. В свое время в этом стремлении многочисленных русских Якушкиных отыскивали некий недостаток: «Народное сознание, народный глас – цель его изучения и сближения с народом. У Веретенникова нет революционных идеа- лов. Он не ведет народ, а идет за ним. И в этом его ограниченность»25. Но Не- красов, кажется, не очень обращает внимания на эту «ограниченность». Более того: к тем, кто изучает народ, поэт относится с гораздо большей симпатией, чем к тем, кто пытается его учить жизни (как это делает, например, тот же по- мещик Оболт-Оболдуев – вот уж кто не «идет» за народом, а хочет «вести» его). Павлуша Веретенников, собственно, хочет отыскать того же самого, что ищут семь странников. Только ему труднее искать: он сам не принадлежит к тому ос- новному сословию, которое образует народ… 25 Краснов Г.В. Изображение народа в поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». // О Не- красове. Сб. статей. Ярославль, 1958. С.129. 32 Во всяком случае, возникает образ человека, который, хотя и «не основ- ной», даже «необязательный» для раскрытия некрасовской поэтической темы, но очень важен – именно как персонаж народной эпопеи, без которого сам на- род, предмет эпопеи, оказывается «неполным»… Вся поэма «Кому на Руси жить хорошо» может быть, в конечном счете, представлена как своеобразный «монтаж» таких вот «случайных» сцен и персо- нажей, взятых поэтом непосредственно из гущи народной жизни. «Монтаж» этот весьма причудливый, «узорочный», а количество сценок и персонажей по- добного рода, уводящих читателя от «заглавного вопроса», даже избыточно ве- лико. Но именно в любовной обрисовке таких вот «попутных» героев заключа- ется в конечном счете сам смысл неторопливого некрасовского повествования. Вот еще одна, на сей раз «массовая» сценка, увиденная, казалось бы, все на той же «сельской ярмонке»: Была тут также лавочка С картинками и книгами, Офени запасалися Своим товаром в ней. (5, 33-34) Речь идет о работе книжной лавки с оптовой продажей картинок и кни- жек для народа не непосредственно крестьянам, а офеням-коробейникам («хо- дебщикам» по деревням, торговавшим вразнос книгами, бумагой, иглами, се- режками и т.д.). Вряд ли эта сценка могла происходить на деревенской ярмарке средней руки (которая, в данном случае, изображена Некрасовым). Поэт мог ее «подсмотреть» на ярмарке более крупного масштаба: он, например, неодно- кратно бывал на ярмарке во владимирском городке Мстера (а в 1861 году спе- циально посещал находившуюся там литографию купца И.А.Голышева, изго- товлявшую лубочные картинки для народа)26. Кажется, именно этого купца Го- лышева, в лавочке которого бойко торговали такого рода литературой, дешевы- ми иконами, картинками, всякого рода сонниками и гадательными тетрадями и т.п., он в данном случае и изобразил: «А генералов надобно?» – Спросил их купчик-выжига. - И генералов дай! Да только чтоб по совести, Чтоб были настоящие – Потолще, погрозней… (5, 34) Критерием отбора «генералов» для украшения «крестьянской летней го- ренки» оказывается прежде всего их внешняя внушительность; производители «картинок» специально выбирали героев по этому принципу: в большом рас- пространении были лубочные портреты Сеславина, Платова, Кутузова… Но даже и Кутузов как-то не очень подходил: «Не надо нам Кутузова, Давай больших, осанистых, И чтобы больше звёзд!» (5, 286) В этом смысле, несомненно, предпочтительнее Кутузова оказывался облик Гебхарда Блюхера, прусского генерала, командовавшего союзными немецкими армиями при Ватерлоо… Шалишь! Перед крестьянином 26 Васильев С. Н.А.Некрасов во Владимирском крае // Владимир. Лит.-худ. Альманах. Кн.2. Владимир, 1952. С.195. 33 Все генералы равные, Как шишки на ели… (5, 34) Показательна та тщательность, с которой поэт подбирал это яркое сравне- ние. В черновиках встречаем последовательно зачеркнутые варианты: «Как со- сенки в бору», «Как дятелы в лесу», «Как филины в бору»… И, наконец, «Как шишки на ели», - не лишенное чувства человеческой гордости русского мужи- ка. Но эта гордость – необразованна, неграмотна и потому нелепа. Похожий – как при выборе «генералов» – критерий и при выборе книг для чтения. Тепе- решние «крутые» детективы, бестселлеры и «женские романы» в некрасовские времена заменяла «лубочная» продукция с похожим нагромождением страстей и событий. «Полное собрание анекдотов шута Балакирева…», «Повесть о при- ключениях английского милорда Георга…», «История о храбром рыцаре Фран- цыле Венециане…», «Битва русских с кабардинцами…». Современник Некра- сова писал о книжной торговле на той же Мстерской ярмарке: «…сюда приез- жают на ярмонку книгопродавцы средней руки из Москвы и сбывают офеням книги, которые без их помощи навсегда лежали бы на полках книжных лавок и никак не дождались бы второго издания, а благодаря этим ловким продавцам достигают пяти и более изданий и странствуют по лицу всей России в числе не одной тысячи экземпляров. Кому не известны эти бессмертные творения: Гуак, Милорд Георг Английский, Битва Русских с Кабардинцами и т.п.»27 И здесь Некрасов не выдерживает позиции «объективного» хроникера и прямо высовывает «рожу сочинителя» (что в поэме он вообще делает довольно редко). Поскольку это авторское отступление широко известно, привожу его небезынтересный черновой вариант: Эх! эх! придет ли времечко, Когда (приди, желанное!..) Пробудится, прояснится Ученьем русский ум. Швырнув под лавку Блюхера, Форшнейдера поганого, Милорда беспардонного И подлого шута, Крестьянин купит Пушкина, Белинского и Гоголя… Придет ли? Люди русские! Крестьяне православные Слыхали ли когда-нибудь Вы эти имена?.. (5, 286-287) В окончательном варианте: «Белинского и Гоголя / С базара понесет» (5, 35) – с последующим продолжением о «заступниках народных»… Эта лириче- ская вставка на «пестром» фоне разнородных бытовых «картинок» даже не вы- глядит каким-то «отступлением»: авторские размышления становятся таким же органичным и естественным материалом поэмы, как и всё остальное. Сценка за сценкой, персонаж за персонажем, - всё это чем дальше, тем больше становится основой поэмной структуры. К «заглавному вопросу» во второй и третьей частях поэмы ее герои-странники обращаются все реже – и ес- 27 Тихонравов К. Владимирский сборник. М., 1857. С.29. 34 ли обращаются, то получают ответы, осложненные опять же множеством на- блюдений иного ряда и характера. Вот – в главе «Крестьянка» – они находят кандидата в «счастливые», Мат- рену Тимофеевну, «губернаторшу» и, уговорив ее ответить на их вопрос (в об- мен подрядившись день поработать на уборке урожая), задают этот самый во- прос в очень расширительном виде: «А ты нам душу выложи!» На что крестьянка отвечает: - Не скрою ничего! (5, 129) А зачем странникам, которым надобно только выяснить, счастлива ли кре- стьянка в данный момент времени, ее «душа» и ее подробная биография? Она только затрудняет ответ на исходный вопрос, да к тому же загружает повество- вание многочисленными подробностями из другого ряда проблем. Создается впечатление, что автору важнее поставить все многочисленные мировоззрен- ческие проблемы, возникающие в процессе народознания, чем продолжать ис- кать ответ на вопрос, поставленный изначально. Впечатление не обманчиво: в сущности, именно так и получается. Дальше – больше. Первоначальное заглавие главки «Пир на весь мир» – «Поминки по «крепям» (5, 523). Но в каком отношении к проблеме о том, кто оказался счастлив в результате проведенной земельной реформы, находятся «поминки» об ушедшем уже крепостном праве? Некрасов как будто сам это осознает: в последней части его поэмы разго- вор свелся к соединению пестрых по характеру песен, легенд и рассказов, кото- рые даже и формально не соотносятся с заглавной проблемой. Всё действие этой последней части можно свести к тому, что «в конце села под ивою» собра- лись несколько вахлаков и «обмывают» добытые ими «луга поемные». А по- скольку они собрались как бы в центральном месте Руси – у переправы через Волгу – то к ним приходят самые разные обитатели этой страны: крестьяне, дворовые, бродяги, старообрядцы, богомольцы. И каждый норовит рассказать свою историю. И каждая история вводит новую проблему. И возможность ре- шить эту новую проблему все дальше уводит от «заглавного вопроса». Одна из редакций последней главки имеет сложный подзаголовок: «Кто на Руси всех грешней. Кто всех святей. Легенды о крепостном праве» (5, 506) То, что проблема «греха» (и, соответственно, «святости») некоторым «бо- ком» непременно оказывается связана с поисками «счастливого», - об этом мы уже говорили. Но зачем в эти поиски включается проблема «вселенского» греха (кто всех грешней?), - это кажется, не совсем ясным. В круг художественного исследования Некрасова в данном случае вклю- чается еще несколько немаловажных философских проблем, без которых не по- нять его поэмы. 35 Философия возраста В авторских указаниях на возраст некоторых персонажей поэмы «Кому на Руси жить хорошо» исследователи уже давно отметили некоторые «неувязки». Особенно часто это касалось «противоречия» в возрасте героини главы «Кре- стьянка» Матрены Тимофеевны Корчагиной: Матрена Тимофеевна Осанистая женщина, Широкая и плотная, Лет тридцати осьми. (5, 126) Это указание на возраст героини, данное глазами мужиков- правдоискателей и, вероятно, совпадающее с оценкой автора, - соседствует с репликой самой крестьянки, заключающей ее возрастную самооценку: «Пьешь водку, Тимофеевна?» - Старухе – да не пить?.. (5, 135) Самоназвание героини – старуха – в соседстве с точным указанием на возраст давало основание для многочисленных социологических утверждений о том, что этой деталью поэт подчеркивает тяжелую долю женщины в царской 36 России: ей 38 лет, а от непосильной доли она уже выглядит старухой… Однако более глубокое рассмотрение этой проблемы уже не давало оснований для столь однозначного утверждения. Л.А.Розанова восприняла это противоречие как следствие «изменений в планах писателя». Т.А.Беседина привела свод вари- антов, относящихся к возрастному указанию: от варианта к варианту шел про- цесс «омолаживания» героини28: «Была старуха бодрая / Годов под шестьдесят» (5, 407); «Была старуха бодрая / Пятидесяти лет» (5, 408); «Здоровая и плотная / Лет сорока пяти» (5, 482). Возникшая в окончательном варианте 38-летняя «старуха» выглядит, ме- жду тем, довольно неплохо для ее возраста: Красива; волос с проседью, Глаза большие, строгие, Ресницы богатейшие, Сурова и смугла. (5, 126-127) (В «45-летнем» варианте было еще показательнее: «Глаза большие, ясные…/ Пряма и высока» - 5, 482). Ни странники, ни крестьяне, советующие обратиться к «губернаторше», и не думают физически воспринимать ее как «старуху» – со- всем даже наоборот: А есть в селе Клину: Корова холмогорская, Не баба! доброумнее И глаже – бабы нет. (5, 119) Так что видимое противоречие возраста и самоощущения героини сущест- вует только в пределах ее самооценки. Но откуда возникает противоестествен- ное представление о себе как о «старухе» у женщины «осанистой», «плотной», «гладкой», с «большими, ясными» глазами и «богатейшими» ресницами? Эта оценка противоречит и представлениям собственно православного, христианского мироощущения, закрепленным в Библии. В псалме 89 («Молитва Моисея, человека Божия») прямо определяется: «Дней наших семьдесят лет, а при большей крепости восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и бо- лезнь, ибо проходят быстро, и мы летим. <…> Научи нас так счислять дни на- ши, чтобы нам приобресть сердце мудрое» (Пс.89, ст. 10, 12). Соответственно этим представлениям Матрена Тимофеевна должна находиться в поре «полови- ны жизни», но никак не старости29. Возрастное противоречие иного характера относится к помещику Гавриле Афанасьичу Оболту-Оболдуеву: Помещик был румяненький, Осанистый, присадистый, Шестидесяти лет…(5, 68) Вместе с тем нигде в тексте поэмы Гаврила Афанасьевич не назван стари- ком. И никто не воспринимает его в качестве старика. Уменьшительно- ласкательные эпитеты, относящиеся к его внешности, дают устойчивое пред- ставление о ком-то «румяненьком», «крепеньком», «маленьком». Его наряд свя- зан с «молодеческим» занятием охоты («Венгерка с бранденбурами, широкие 28 Розанова Л.А. Поэма Н.А.Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». Комментарий. С.154-155; Беседина Т.А. Изучение поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» в школе. Вологда, 1974. С.84-85. 29 Ср. наблюдения о «жизненном круге», подробно развернутые применительно к биографии А.С.Грибоедова: Строганов М.В. Год рождения Грибоедова, или «полпути жизни». // А.С.Грибоедов. Материалы к биографии. Сб. науч. трудов. Л., 1989. С.10-19. 37 штаны»). И тут же – множество деталей, характеризующих именно человече- скую молодость: они как будто специально нагнетаются в этом образе: «Ухватки молодецкие» (5, 68); «Из тарантаса выпрыгнул» (5, 71); «Здоровый смех помещичий…» (5, 71); «А ты, примерно, яблочко С того выходишь дерева?» (5, 73) «Вскочив с ковра персидского, Махал рукой, подпрыгивал, Кричал!..» (5, 75) А его слушатели, как и подобает зрелым мужам, оказавшимся рядом с во- площенной молодостью, «молча слушали, / Глядели, любовалися, / Посмеива- лись в ус…» (5, 76). Так же, как и в случае с Матреной Тимофеевной, возрастное указание в данном случае, кажется, повисает в воздухе и даже сбивает с толку. Но для чего оно потребовалось Некрасову? Подобного рода указания на возраст персонажа, явно противоречащие его непосредственному восприятию, в поэме «Кому на Руси жить хорошо» доста- точно многочисленны и отнюдь не случайны. Они открывают своеобразную на- родную «философию возраста» и углубляют комплекс собственно крестьянских представлений о «круге жизни» человека. В структуре некрасовского повество- вания эти представления иногда становятся очень своеобразно преломлены. Русские религиозно-этические традиции, идущие от представлений глубо- кой древности, выделяли семь опорных «возрастов», в пределах которых суще- ствует человек: младенческий, детский (или ребяческий), отроческий, юноше- ский (или молодой), возмужалый (или взрослый), мужеский (или середовой) и старческий (или дряхлый). Возрастам в разных источниках давали семилетний, полусемилетний или двусемилетний сроки. Вся эта книжная традиция соответ- ствовала магии «семерки»: семь «возрастов» воспринимались наряду с семью днями творения, семью планетами, семью человеческими добродетелями, се- мью смертными грехами и т.п. В обыденной народной традиции эта возрастная схема несколько упроща- лась: здесь не рассматривались самые ранние возрасты, а все остальные дели- лись по принципу «троичности»: молодость, мужество (середовость) и ста- рость. В словаре В.И.Даля эта схема зафиксирована следующим образом: «Старый человек, пртвпл. молодой и середовой, преклонных лет, доживающий век свой, кому под 60 и более». Именно эта «триада» возрастных признаков становится в поэме Некрасова осознанной. При этом автора интересуют прежде всего крайние полюса – старость и молодость. Эти два полюса выделены уже в «Прологе» – в коллективном образе семи странников. Старик Пахом потужился И молвил, в землю глядючи, Вельможному боярину, Министру государеву… (5, 5) Старик Пахом – единственный из странников, который индивидуализиро- ван с самого начала. Зафиксирован тот его своеобразный «жест», с которым он представляет своего «кандидата»; да и сам «кандидат» необычен: Пахом апел- лирует не к «счастливцу» из современной России, а к типу социальной тради- 38 ции, исторического обычая – едва ли не к сказочному «вельможному боярину». Он занимается достойным стариковским делом – пчеловодством («соты медо- вые нес на базар в Великое»); в главе «Последыш» он даже поименован «по отечеству» («Пахом Онисимыч» - 5, 84). Именно он уже в «Прологе» высказы- вает самые здравые суждения и совершает основополагающие поступки: пред- ложил отдохнуть «до солнышка», подобрал «птенчика крохотного», додумался заворожить «одежду старую» и т.п. На другом полюсе в «Прологе» – «два братана Губины, Иван и Митро- дор». Они представлены совершенно с другой интонацией: «два братана», как два неотличимых друг от друга лица. Их «начальное» дело, с которым они «вышли из дому», оказывается явно необязательным: «свое же стадо» пасется, а им среди дня потребовался «конь упрямый». Их «кандидат» в счастливцы – не просто купец, а плакатный тип социальной внешности – «купчина толстопу- зый»; на «тощего» купца они и внимания не обратят. Поступки, совершаемые «братанами» свидетельствуют и об их «молодечестве», и о «возрастном» недо- мыслии; так, дополнительно к яствам самобранной скатерти они неизвестно за- чем, просто из юного озорства стащили у кого-то на огороде редьку: Гогочут братья Губины: Такую редьку схапали На огороде – страсть! (5, 129) Естественно, что «молодость» и «старость» по-разному относятся к одним и тем же жизненным событиям и замечают – разное: «Прокосы широчайшие! – Сказал Пахом Онисимыч. – Здесь богатырь народ!» Смеются братья Губины: Давно они заметили Высокого крестьянина Со жбаном на стогу… (5, 84) Два этих «полюса» выделяются и на протяжении всей поэмы. «Середовой» возраст представляется в ней, как правило, в безразличном, стилистически ней- тральном ключе: «просто» Роман выдвигает кандидатом в счастливцы «просто» помещика, разумея тем самым всякого помещика. Напротив, персонажи «ста- рые» и «молодые» всегда даны с учетом индивидуальности, с определенной эмоциональной «возрастной» окраской. Антиномия молодость – старость была далеко не новостью в русской поэзии. Эта закрепленная устойчивой традицией романтическая антитеза во множестве вариантов представлена в творчестве Жуковского, Батюшкова, Пуш- кина, Языкова, Боратынского, Бенедиктова и т.д. Пускай венки плетет нам младость – Повеселимся, милый мой, Пока не прибрела с клюкой Плешивая дочь ада – старость… (П.А.Вяземский) Младость в этой антиномии – непременный компонент романтически очерченного «счастия», соотносимый с такими условными понятиями, как «ра- дость», «вино», «любовь», «нега», «утеха», «свобода» и т.п. Старость, в свою очередь – это «увядание», «прах», «печаль», «болезни», «думы тяжкие»… По- добное употребление сопряженных понятий характерно, кстати, и для молодого 39 Некрасова (не только для сборника «Мечты и звуки», но и для «Последних эле- гий», и для «Праздник жизни – молодости годы…») В «Кому на Руси жить хорошо» эта антиномия приобретает совершенно иной характер. Во-первых, оказывается, что персонажей, прямо названных «мо- лодыми», в поэме совсем немного: «Каменотес-олончанин, / Плечистый, моло- дой…» (5, 51); дочери Последыша – «молодые барыни» (5, 87) и сыновья Три- фона Добросклонова, Савва и Гриша, «парни добрые» (5, 188). Все эти персо- нажи так или иначе «уведены» от заглавного вопроса поэмы – не случайно странники в своих поисках «счастливого» «не заметили» Гришу Добросклоно- ва. Их, порой, возвышенные, порывы часто вызывают скептическое к себе от- ношение со стороны мужиков. Так, тот же Пахом иронически «осаживает» мо- лодого каменотеса, похваляющегося своей силой: «Ну, веско! А не будет ли Носиться с этим счастием Под старость тяжело?..» (5, 51) Некрасов как бы экспонирует народное представление о «молодом», дан- ное в словаре Даля: «Нестарый, юный; проживший немного века; невозрастный, невзрослый, незрелый, неперематеревший ещё». Это представление не допуска- ет никакой романтизации молодости – и демонстрирует недостаточность «мо- лодого задора» для решения заглавной проблемы поэмы. Поэтому «стариков» в «Кому на Руси…» значительно больше – даже и среди эпизодических фигур: «Богатые помещицы, / Старушки богомольные…» (гл. «Поп»; 5, 23); «Спасибо даже барину / Забыл сказать старик…» (Вавило из «Сельской ярмонки»; 5, 33); «Эй, полюби меня!.. Хмельную бабу, старую, / За- аа-паааа-чканную!..» (5, 39); «Пришла старуха старая, / Рябая, одноглазая…» (5, 50) и т.д. Все «признающиеся» мужикам «счастливцы» (кроме вышеупомянуто- го «каменотеса») приближены к старческому возрасту. В остальных главах – и того больше. И Последыш – «старик», и его дворовый Ипат – «старик», и ста- роста Влас – «седой мужик», и Яков Верный, и его парализованный господин Поливанов, и «старец» Кудеяр, и, конечно, «Савелий, богатырь святорусский», которому «уж стукнуло, по сказкам, сто годов» (5, 142). При этом Некрасов не проявляет в отношении к старикам никакого осо- бенного пиетета, демонстрируя опять-таки комплекс собственно народных представлений, обозначенный у Даля в многочисленных поговорках типа: «Старый что малый, а малый что глупый», «Из старого ума выжила, нового не прижила», «Младость не без глупости, старость не без дурости и т.п. Романти- ческая традиция изображать человеческую старость неким застывшим, обре- ченным состоянием отвергается изначально. Характерный литературный при- мер подобного рода «статической» старости – аллегория В.Ф.Одоевского «Ста- рики, или остров Панхаи» (открывавшая первый выпуск альманаха «Мнемози- на» 1824 г.), где образ «стариков» и состояние «духовной старости» объявлены чем-то тупиковым, предельным. Некрасов решает проблему совершенно иначе: «старость» у него становится «подвижным» состоянием. Большинство «стариков» из «Кому на Руси…» весьма активны в духовном отношении (Яким Нагой, Яков Верный, Кудеяр и др.). Более того, они очень деятельны и даже «деловы»: «старинушка» Влас Ильич, например, успешно вы- ступает в роли идеального «менеджера», умеющего организовать многофунк- циональное хозяйство. При этом «старость» становится понятием очень относи- 40 тельным: у «старухи» Матрены Тимофеевны есть свой «дедушка» - Савелий, который умер 107 лет от роду всего за три года до встречи ее со странниками. С осознанием «старости» в поэму Некрасова входит одно из ключевых для нее понятие греха, которое становится предметом обсуждения персонажей на- ряду с понятием «счастье». При этом «грех», то есть поступок, противный уста- новлениям закона Божьего и определяющий вину человека перед Господом, рассматривается в его расширительном значении. Уже в первых «бытовых» главах поэмы широко разворачивались картины греха. Сначала о «грехе» говорит поп: «Скажите, православные, Кого вы называете Породой жеребячьею? Чур! отвечать на спрос!..» - Крестьяне позамялися… (5, 20). Затем понятие «грех» реализуется в многочисленных сценках, репликах, диалогах. Вот лишь несколько примеров разнообразных, поминутно совершае- мых «грехов» из «Пьяной ночи»: «Там впереди крестьянина Убили…» Эх!.. грехи!.. ..................... - А хороню я матушку!.. - «Дурак! какая матушка! Гляди: поддевку новую Ты в землю закопал!..» .................... «Мне старший зять ребро сломал, Середний зять клубок украл… А младший зять всё нож берет, Того гляди убьет, убьет!..» ..................... Идут дружненько парочки, Не к той ли роще правятся? Та роща манит всякого, В той роще голосистые Соловушки поют… (5, 39-41). Эти – большие и маленькие – «грехи» походя делаются именно молодыми: Олёнушка и ее «миленький», «какой-то парень тихонькой», «младший зять» и т.д. Осознание жизненных грехов – удел старости. Пути и возможности этого осознания становятся смыслом последней час- ти поэмы – «Пир на весь мир». Сюжет разговора, который ведут вахлаки «в конце села под ивою», крутится вокруг понятия «грех» – и само это понятие преломляется в разных аспектах. «Грех» Якова Верного – и «грехи» его госпо- дина Поливанова, «грех» голодного мужика, неизвестный «грех» Егорки Шуто- ва «из села из Тискова» и т.д. «Смиренный богомол» «Иона (он же Ляпушкин)» предваряет свою легенду «О двух великих грешниках» фразой: «Раскрыть уста греховные Пришел черед: прослушайте!..» (5, 201) – - и далее перечисляет множественные грехи «старцев», один из которых, Старообряд Кропильников,

Охвостье, младший, недобиток, поскребыш Словарь русских синонимов. последыш 1. / о враге: недобиток / собир.: охвостье 2. см … Словарь синонимов

ПОСЛЕДЫШ, последыша, муж. Самый младший в семье, последний ребенок у родителей (прост.). || перен. Запоздалый последователь какого нибудь учения, сторонник остатков, осколков какой нибудь идеологии (презр.). Последыш идеализма. Толковый словарь… … Толковый словарь Ушакова

ПОСЛЕДЫШ, а, муж. 1. Последний ребёнок в семье (прост.). 2. перен. Последний сторонник чего н. отсталого, реакционного (презр.). Фашистские последыши. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова

См. Соседить В. В. Виноградов. История слов, 2010 … История слов

См. следствие В. В. Виноградов. История слов, 2010 … История слов

М. разг. 1. Тот, кто родился в семье последним. 2. перен. Тот, кто является последним, замыкающим в ряду кого либо. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой

Последыш, последыши, последыша, последышей, последышу, последышам, последыша, последышей, последышем, последышами, последыше, последышах (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») … Формы слов

последыш - посл едыш, а, твор. п. ем … Русский орфографический словарь

последыш - (2 м), Тв. после/дышем; мн. после/дыши, Р. после/дышей … Орфографический словарь русского языка

последыш - а; м. 1) нар. разг. Последний ребёнок в семье. 2) презрит. Последний сторонник чего л. отсталого, реакционного. Фашистские последыши … Словарь многих выражений

Книги

Последыш Древних , Василий Иванович Сахаров. Студия «МедиаКнига» представляет первую аудиокнигу серии боевого фэнтези «Оттар Руговир» популярного… аудиокнига
Фирмин. Из жизни городских низов , Сэм Сэвидж. "Это самая печальная история, из всех, какие я слыхивал" - с этой цитаты начинает рассказ о своей полной…

Монастырская А ТРИада - Сон в летнюю ночь

А Монастырская

А.Монастырская

ТРИада: Сон в летнюю ночь

С теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете нет никаких

затруднений Они всегда похожи

М. Павич. "Хазарский словарь"

На вопрос, что будет через двадцать лет, я всегда отвечал: будет все

то же самое, но немного хуже

Б. Стругацкий

Ну кто, скажите на милость, придумал такие лестницы, где постоянно отсутствуют лампочки? Лифт, конечно, не работает. Так, берем себя в руки и карабкаемся по ступенькам. В кромешной темноте. А наверху - два красных огонечка: "Добро пожаловать в преисподнюю!". Но преисподняя ведь внизу? Кто знает, Наст, кто знает!

Стра-ашно? Аж жуть! Брось бояться, ты прекрасно знаешь, что наверху никого нет. Все давно почивают.

Так, а это кто у нас там сопит?

Кто, кто... Ты сопишь, балда, да еще подвываешь от избытка чувств.

Ага, вот и квартирка, норка моя маленькая, однокомнатная. Сим-Сим, откройся. Клац ключом вполоборота. Открылась, куда денется. Как ни крути, к себе домой пришла, не в гости.

Шур-шур-шур. Шуршат гады усатые. Сейчас свет включу, и поползут они изо всех щелей. Ко мне поползут, тепло человеческой души любят. Тянутся. Только тараканы ко мне и тянутся, больше некому.

Кухня. Наконец-то! Можно сесть спокойно, туфли скинуть, ноги вытянуть и с комфортом зареветь. По-бабьи. В голос. От обиды зареветь, между прочим.

А впрочем, сама виновата, нечего было подставляться. Кто меня за язык тянул - люблю, люблю. Ему это надо? О любви мы просто не успели договориться. И почему-то сей прискорбный факт выяснился именно нынешним вечером, аккурат через пять минут после закрытия метро.

Господи, как хочется выпить или, на худой конец, отравиться! Не навсегда, только на время. По-английски. Выйти на тот свет, не прощаясь, а потом вернуться. Выпить бы! А - нету. Хотя, стоп, почему нету? У мужа есть. У законного. У него всегда все есть. Что ж, пойдем скрести по сусекам. Стыдно, конечно, но душа у обиженной дамы горит и плачет. А это святое! Над этим даже не посмеешься.

Наша квартира - шедевр семейного зодчества. Коммунальная комната плюс коммунальный диван. Вы когда-нибудь спали в коммунальной постели? Это что-то! Любителям острых ощущений настоятельно рекомендую. Получите неизгладимое пятно на всю оставшуюся жизнь.

Вот! Знай привычки супруга своего, соблюдай дистанцию и будь бдителен! И тогда на тебя свалится счастье. А что, хорошее счастье - полтора литра "Метаксы" российско-украинского розлива. И даже с краником, чтоб удобнее было. Неделю назад муженек заныкал про черный день, а я приметила. Глазастая, с ума сойти! Вот он и наступил, тот самый черный день. Вадюше ведь все равно. Под утро приползет, не до того ему, бедняге, будет. Его, простите, будет очень-очень тошнить - в унитаз. Пьет Вадюша много, даже больше, чем я. В день съемок обязательно случается традиционный дружеский сабантуйчик, а поскольку съемки сутки через двое, то мой экс-Вадюша очень устает.

Кстати, чуть не забыла, а кто у нас муж?

Представитель рабочей интеллигенции. Нет, боже упаси, он не писатель. Он режиссер на вольных хлебах. Он светило... отечественной порнографии, со всеми, пардон, вытекающими отсюда последствиями.

Итак, за черный понедельник в моей непростой судьбе. Бренди, я и тараканы. Все. Гостей звать не будем. Чу! Телефон молчит, значит, это меня.

Пожалуй, пора привыкать к таким ночам. Их впереди будет много.

Хочу, добрая фея, чтобы у меня все было!

Договорились, у тебя все было!

Вот и у меня все когда-то было. Так ведь это когда было? Судьба, она, как кубик Рубика - все ясно и просто, понятно. Ну-ну. Один поворот - и попробуй составь обратно. Одно неверное движение, и твое упорядоченное бытие превращается в хаос.

Как они шуршат, господи! Тараканы! Это они от возбуждения. К спирту тянутся, словно к источнику знаний. Умные сволочи, что бы мне ни говорили о тараканьем IQ. Оно у них правильное. Хорошее IQ. Да и сами они ничего. Гладкие, глянцевые и все понимающие. У них даже глаза такие, как у лучшей подруги, когда она решилась, наконец, открыть всю правду:

А знаешь, твой муж тебе изменяет. Все знают, ты одна не догадываешься! Слепая! Святая!

Почему не догадываюсь? Знаю. И не слепая. А уж о святости кто бы говорил.

Попробуй не заметить, когда он вваливается в полчетвертого утра и с порога частит водочным речитативом:

Малыш! Я весь день на работе. Я денег принес - много...ого-го! И достает из широких штанин - использованные презервативы:

Понимаешь, сцена - он, она и дог. О, какой это был дог! Мраморный. Сам бы не удержался, но работа, зайка, прежде всего! А кондомы хорошие, импортные. Плотные! Им сносу нет. Мне можно доверять?

Порнография - это искусство. И оно требует редкой самоотдачи. Вадюша вечно в поиске: натура, типаж, негры, блондинки. И прима в стоп-кадре! Лика-суперстар. Ноги от пупа, поволока в глазах и ментоловая сигарета в зубах.

Лика меня жалеет. Еще бы, имеет право! Лучшая подруга. Она меня даже подкармливает и подпаивает, исключительно по доброте душевной. Снисходительно развлекает байками, когда Вадюша храпит на коммунальном диване. Потом уходит на его территорию. Ей здесь лень одной ночевать. Звезда да последует за своим творцом.

Я не звезда, я остаюсь на кухне. Вместе с этими, которые шуршат.

Вадюшу они избегают. А ко мне приходят. Ночью, днем - в любое время суток. И ведь не вывести ничем. Они у нас акклиматизировались. Война с ними идет вот уже сколько лет - а они, сволочи, только мутируют. Раньше просто ползали, теперь еще и летают. Говорю же, умные. А с другой стороны - пусть летают, пусть ползают, хоть какая-то иллюзия жизни.

Вот и сидим с ними, ночи коротаем, мужа поджидаем: когда он сперматоксикоз на работе преодолевает. Другого дела для такой домохозяйки, как я, не нашлось. Правда, и особого хозяйства - тоже. Это не для меня. Позади - разоблачительные статьи, зарубежные стипендии, гранты, денежные премии. Позади осталась я сама. Кто теперь меня помнит? То-то. Было имя сродни горькому блюзу, с тонким лимонным привкусом. (Неплохо сказанула! Плохо... Претенциозно. И пусть!) Имя-то осталось, ценителей нет. Были, и нет.

Это ведь в 2000-м казалось, что еще немного, еще чуть-чуть - и мы войдем в новую эпоху победителями. Все сходили с ума от слова "миллениум", пророчили новое счастливое будущее и ждали смелых и парадоксальных откровений.

Прогадали все. Потому что это был всего лишь миллениум. Призрак, очередной фантом перемен. Все осталось прежним, только намного скучнее и гаже. Элиту скосили под корень в первую же пятилетку, припомнив ей прошлые и будущие грехи. Упразднили все, даже газеты. Разве это газеты?! Пресные листки на изломанной скрепке.

Истинная пресса - в компьютерной сети. И ведь, что самое смешное, нас предупреждали, еще тогда, на стыке веков: ребята, постперестроечной журналистике кранты, то же самое произойдет и с таблоидами. Никто, правда, не верил. Как так? Что, не будет ни газет, ни радио, ни телевидения. А так! Дешевле, проще и спокойнее. В сети все под колпаком. Там каждый сам себе журналист, критик. О, sheet!

За стеной у соседей - средненький боевичок с извечным носогубным прононсом:

И кого это, люди добрые, занесло к нам на огонек?! Букашечки бросились врассыпную, а храбрая мадам застыла с молотком в руках подле входной двери. Да, это сюр, господа, но зато какой сюр!

Блин! Вот так трезвон! Может быть, не открывать? Нас нет дома! Нету нас дома, и не будет! А кто говорит? Говорит радио: московское время - 00 часов 00 минут. Спокойной ночи!

Впрочем, стоит ли так бесцеремонно поступать с человеком, даже если он ошибся номером квартиры? Пусть за дверью - зло, но ведь чужое, незнакомое, а потому очень-очень соблазнительное. Всегда есть альтернатива... Да-да, та самая, которая сейчас корчит мне рожи из Зазеркалья. Из двух зол мы выбираем то, которого еще не пробовали.

И таки открыла. Сделала шаг вперед, смахнув кубик Рубика со стола. Ну, и кто?

Никто. Господин Никто. Не в смысле загадочности, а, наоборот, в смысле заурядности. Господин Никто средних лет. (А насчет средних лет мне бы, постбальзаковской, помолчать!) Серый костюм. Серые (от пыли?) башмаки. Серый пух на голове.

Помнится, в школе мы, заучивая правила грамматики, упоенно бормотали: "И тогда пришел он. Некто в сером со свечой".

Вот... пришел. Только вместо свечи - пузатый портфель, серый от потертостей (бывший рыжий?). И мокрый березовый веник - торчком из портфеля! Роскошный экземпляр! Я про веник, а не про мужичка. Таких в базарный день на пятачок пучок. Я опять про мужичка. Веник-то ему зачем? И посреди ночи! Ирония судьбы, понимаешь! С легким паром!

Из санэпиднадзора.

Так! Приехали! Только СЭС мне для полного счастья и не хватало.

Вы не поняли. Я - служба ликвидации.

Ликвидации чего?

Ликвидации всего. Вы на тараканов жалуетесь?

Всем. Все жалуются на тараканов. Всем... Позволите войти? На лестнице дует.

Позволю. Позволила. Женская логика, точнее, полное ее отсутствие. В конце концов, почему бы и нет? Какая разница, выводить тараканов утром или прямо сейчас. Тем более, ночью их всегда больше.

Обувь снимать не буду, можно? Я без носков. В бане забыл, повесил сушиться и... забыл. А коньяка выпью, могу...

Да ради Бога, что я мужичков без носков не видела?! На кухне мы выпили. Синхронно закусили изрядным ломтем лимона. ...

А.Монастырская

ТРИада: Сон в летнюю ночь

С теми- кто друг друга ненавидит- на этом свете нет никаких

затруднений Они всегда похожи

М. Павич. "Хазарский словарь"

На вопрос- что будет через двадцать лет- я всегда отвечал: будет все

то же самое- но немного хуже

Б. Стругацкий

Ну кто- скажите на милость- придумал такие лестницы- где постоянно отсутствуют лампочки? Лифт- конечно- не работает. Так- берем себя в руки и карабкаемся по ступенькам. В кромешной темноте. А наверху - два красных огонечка: "Добро пожаловать в преисподнюю!". Но преисподняя ведь внизу? Кто знает- Наст- кто знает!

Стра-ашно? ...

Дополнительная информация

Читать:
Скачать:

Случайный отрывок из книги: